Жизнь в Дворянинове (1762—1774)

• 
• 

Подробности

Категория: Публикации

Опубликовано 27.01.2015 13:46

Автор: Super User

Просмотров: 8421

Снова в Опанкине

Здесь, у сестры, сделали остановку. Сам Андрей рвался в родное Дворяниново и хотел погостить в Опан­кине недолго, но сестра и зять так настойчиво уговари­вали его пожить подольше, что ему пришлось несколь­ко раз откладывать свой отъезд. В Опанкине и настиг­ли Андрея вести о событиях, которых все давно ожи­дали и которые помогли ему узнать то, о чем он лишь догадывался, а то и совсем не знал. В Петербурге прои­зошел дворцовый переворот, российский престол заня­ла Екатерина II. Узнав, что одним из организаторов переворота был Г. Орлов, Андрей вспомнил о его по­пытках провести разговор в укромном месте, о пригла­шении к себе домой и понял, что совсем не в масон­скую ложу тот хотел вовлечь его, а хотел сделать со­участником готовящегося заговора. Андрей знал, что, приняв участие в заговоре, он обеспечил бы себе успеш­ную карьеру. Однако не раскаивался Андрей в своем уклонении. Наоборот, благодарил судьбу за то, что она отвела его от участия в безнравственном, как он считал, поступке.

Сестра и зять любили Андрея и находили много при­чин, чтобы он задержался в Опанкине. Одной из них была постройка нового дома. Значительно больше преж­него, поставленный на красивом месте, на высоком бере­гу реки, он выглядел очень эффектно. Строительство его подходило к концу. Неклюдов намечал провести но­воселье торжественно, с приглашением родственников и соседей и очень хотел, чтобы Андрей присутствовал па этом празднике.

Сестра — Прасковья Тимофеевна —в свою очередь имела большие планы, требовавшие более или менее длительного проживания у них Андрея. Она хотела женить его на какой-нибудь местной девушке, рассчи­тывая, что, заимев родственников в псковской стороне еще и по линии жены, он в будущем станет частенько наведываться к ним, а стало быть, и к сестре. Такую мысль она вынашивала еще в прошлый приезд Андрея, когда он заглядывался на дочку одного из ближайших соседей. Но тогда он был молод, да и обстоятельства не позволяли думать о женитьбе. Сейчас, когда сестра заводила разговор на эту тему, Андрей хотя и отшучи­вался, но соглашался с тем, что пора ему устраивать свою семейную жизнь. И первым долгом поинтересо­вался той девушкой. К сожалению, этот вариант отпал: понравившаяся ему соседка уже была замужем.

Впрочем, в те времена любовь не была главным усло­вием для заключения браков. Чаще всего учитывались обстоятельства, связанные с имущественным положени­ем жениха и невесты. В частности, относительно Андрея Прасковья Тимофеевна и Василий Савинович рассуж­дали так: имение у него не ахти какое, рассчитывать на большие доходы с него нельзя, поэтому проще всего поправить материальные дела выгодной женитьбой, т. е. взять в жены девушку с хорошим приданым. Андрей соглашался с этими доводами. Но тут возникала такая ситуация: если девушка была хороша собой — на нее заглядывались многие молодые люди, от женихов, что называется, отбою не было, и при такой конкуренции родители могли выдать дочь и с небольшим приданым. Другое дело, когда девушка не блещет красотой, а то и просто с большими изъянами. Тогда жениха найти труд­но, и единственной приманкой остается богатое при­даное.

Вот с этих позиций и подошла Прасковья Тимофе­евна к женитьбе брата. Погоревав о потере невесты, которая и выглядела хорошо, и приданое имела прилич­ное, она сказала брату, что есть у нее на примете де­вушка с еще более богатым приданым. Но, смутившись, сообщила далее, что невеста не из красивых. Андрей, хотя и был огорчен таким сообщением, согласился с сестрой в том, что с этим можно примириться, если не­веста будет старательна по дому, с мягким, уживчивым характером, а впоследствии станет хорошей матерью. Договорились на том, что Андрей предварительно по­смотрит невесту, тем более что она вместе с родителями должна была вскоре приехать к Неклюдовым в гости.

Через некоторое время «смотрины» состоялись.

Прасковья Тимофеевна, стараясь не обращать на себя внимание Андрея, наблюдала за его реакцией на появ­ление девушки. Тот еще не научился скрывать свои чувства, и она сразу поняла, что из ее затеи, по крайней мере на этот раз, ничего не выйдет. Когда гости уехали, Андрей, не скрывая своего разочарования, гово­рил сестре, что он заранее приготовился к тому, что будущая невеста некрасива, но такого уродства он не ожидал. Отвращение, которое он испытывал во время «смотрин», было настолько велико, что он теперь и слышать не хотел о новых невестах, и Прасковья Ти­мофеевна была вынуждена оставить всякие попытки женить Андрея.

Чтобы утешить его после печальной истории, Васи­лий Савинович организовал рыбную ловлю с поездкой на лодках. Андрей действительно увлекся интересным занятием и отошел душой. А тут вскоре подоспело но­воселье, и, отпраздновав его, стали собирать Андрея в дорогу. Погода благоприятствовала путешественникам. Стояла та пора, что издавна зовется в народе бабьим летом. Тихие солнечные дни, небо высоко над головой, изредка в нем пролетают косяки журавлей, с грустным курлыканьем прощаясь с северной землей, в прохлад­ном чистом воздухе плывут тонкие нежные паутинки, все это воспринималось Андреем как прелюдия к тем счастливым дням, когда он будет жить в деревне и ощу­щать окружающую природу в качестве неотъемлемой части своего бытия. Вот так же, как сейчас, каждую осень будут стоять деревья, поражая великолепием своей разноцветной листвы: желтые березы, чередуясь с красными осинами и пестролистными кленами, а все вместе — с вечнозелеными хвойными лесами.

С радостным волнением наблюдал Андрей, как на полях, мимо которых он проезжал, крестьяне творили свое извечное святое хлеборобское дело: жали овес, возили снопы в овины, с лукошками шли по земле, рас­сеивая зерно для будущего урожая.

Возвращение в Дворяниново

Двойственное чувство испытал Андрей Тимофеевич, обходя свое имение вскоре же после возвращения. (С одной стороны, он был безмерно рад снова оказать­ся в местах, где родился, где провел лучшие детские годы, где многое напоминало ему о родителях, особенно о матери. В то же время давал о себе знать почти десятилетний разрыв в восприятии окружающего. Во-первых, изменилась обстановка вокруг: все как-то при­шло в запустение — и в доме, и в саду, и на полях. Не напрасно, видно, говорится: без хозяина дом сиро­та. Во-вторых, изменился он сам и теперь смотрел на окружающее не детскими глазами, для которых все внове и все кажется значительным, а глазами взросло­го человека, уже много повидавшего и много узнавше­го, который может сравнивать увиденное с аналогичным, но другим, значительно лучшим.

Свои первые впечатления от осмотра родных мест Андрей Тимофеевич впоследствии записал следующим образом: «Я, поздоровавшись и поговорив со всеми ими [дворовыми людьми], пошел таким же образом осмат­ривать всю свою усадьбу и все знакомые себе места, как осматривал в предследовавший вечер свои хоромы. Тут опять, смотря на все также другими глазами, не мог я надивиться тому, что все казалось мне сначала как-то слишком мало, бледно, мизерно и далеко не таково, каковым привык я воображать все с малолетства. Все вещи в малолетстве кажутся нам как-то крупнее и ве­личавее, нежели каковы они на самом деле. Прежние мои пруды показались мне тогда сущими лужицами, сады ничего не значащими и заросшими всякой дичью, строение все обветшалым, слишком бедным, малым и похожим более на крестьянское, нежели на господское, расположение всему самым глупым и безрассудным» *.

И действительно, глядя на рисунок Андрея Тимофе­евича, изображавший внешний вид и внутреннюю пла­нировку его дома, трудно представить, что это господ­ский дом. Низкое здание с маленькими окнами и соло­менной крышей, внутри которого места много, а жить негде — такой была обитель, принявшая Болотова в 1762 г. Читатель, привыкший судить о помещичьих усадьбах по богатым дворянским поместьям, удивится, увидев изображенное на рисунке Болотова. Но еще раз подчеркнем, что Андрей Тимофеевич был мелкопомест­ным помещиком. Вспоминая о своем имущественном положении того времени, он писал: «Будучи людьми малодостаточными, имели мы их [деревни] очень не­многие и малолюдные. У меня во всем здешнем селении было только три двора, да в деревне Болотове 2, да в Тулеине 6; и всего здесь только 11 дворов. А в других деревнях также сущую малость и клочки самые малые, как, например, в ближней из них каширской моей де­ревне, Калитине, было только крестьянских два двора, да двор господский; а в деревне Бурцевой только один двор. В епифанской моей деревне, Романцеве, только, два двора, а в чернской, Есипове, только один двор, да в Шатской, что ныне Тамбовская, дворов с десять. Вот и все мое господское имение, и то более сего я не имел» ².

Посетовав на неразумные действия предков, кото­рые возводили «хоромы», решил Болотов начать свою деятельность по переустройству хозяйства с дома: сделать его более удобным для жилья, а главное — для работы: нужно было разместить библиотеку, выкроить место для исследования растений и других объектов природы, поставить письменный стол с ящиками, где можно было бы хранить дневники, журналы, записные книжки. Хотелось Болотову построить новый дом по собственному плану на облюбованном им месте, по пока это ему было не по средствам. На первых порах он решил ограничиться переделкой старого дома. Не меняя особенно внутреннюю планировку, прорубил но­вые окна и двери, превратив подсобные помещения, в основном темные, в жилые комнаты, окна сделал больше. В последующем, до постройки нового дома в 1768—1769 гг., старый дом по мере изменения состава семьи переделывался еще два раза.

Неудача с садом

Другим необходимым хозяйственным, а вместе с тем и научным мероприятием посчитал Андрей Тимо­феевич улучшение сада. Но если с переделкой дома все было ясно и не замедлили сказаться именно те резуль­таты, которые он ожидал, то с садами дело оказалось посложнее. Во-первых, и знаний, а особенно опыта, у Болотова было маловато, а во-вторых, от начала дела до конечного результата здесь ой как далеко, и главное, этот результат (качество плодов) нельзя обнаружить в процессе роста дерева, с тем чтобы можно было вме­шаться, и кое-что исправить на ходу. Это уже потом Андрей Тимофеевич откроет закономерности, которые позволят ему еще в молодом сеянце видеть качества будущей яблони. А первые годы много труда, и свое­го, и крестьянского, понапрасну извел он в поисках истины.

«Но ах, сколь мало знал я тогда, что я делал, и сколь мало все они [деревья] были того достойны! Мне и мысли тогда не приходило, что я сажал сущую и такую дрянь, которая саду моему была пагубна и навек его портила, что я в последующее время тысячу раз тужить о том буду, что я ими, а не лучшими деревьями занимал тогда наилучшие места в саду этом... Но как бы то ни было, но я засадил весь мой сад сею, ни к чему годною и такою дрянью, которая и поныне мне только досаду причиняет, и выросши с дубья, не толь­ко приносит плод ни к чему годной, по и дает плода так мало и приходит с ним так редко, что не один уж раз собирался я от досады все их вырубить. И многие действительно, нимало не жалея, рублю, режу и кром­саю, стараясь их, но уже поздно, превратить в лучшие и достойнейшие садов моих деревья. И за счастье себе еще почитаю, что накупил их тогда не так много, чтоб можно было мне напичкать ими весь мой сад часто, и что садил я их так редко, что между ними мог еще после помещать яблоньки, воспитанные уже дома и ро­дов лучших» ³.

Ошибки, о которых говорит здесь Болотов, были обусловлены следующим. Во-первых, желая ускорить закладку нового сада, произвел он посадку готовыми саженцами яблонь, полученными от посева семян. Во-вторых, в те времена придерживался Андрей Тимо­феевич взглядов тех садоводов, которые считали, что яблоня, как и другие растения, строго передает свои признаки и свойства семенному потомству. Печальный опыт посадки сада в 1763 г. вынудил его в последующем изменить этот взгляд. Уже первое плодоношение в но­вом саду насторожило Болотова: плоды яблони ничем не напоминали плоды Украинской зеленки, из семян которой были выращены саженцы. Дальше — больше, тревога усиливалась: новые деревья, вступавшие в пору плодоношения, тоже не были материнским сортом. Причем все они отличались друг от друга не только плодами, по и строением дерева, формой и окраской листьев и другими признаками. Любознательного Бо­лотова этот факт хотя и огорчил основательно как са­довода, но, с другой стороны, весьма заинтересовал как ученого, и он решил провести строгий эксперимент. Собрав с одного дерева сорта Украинская плоскогузая зеленка достаточное количество яблок для получения большой партии семян, он высеял эти семена отдельно от других на специальной грядке. В течение многих лет вел тщательные наблюдения над растениями, с записью результатов в особом журнале.

Неразделенная любовь

Хотя одиночество не очень тяготило Андрея Тимо­феевича, поскольку занятия наукой, литературой и ри­сованием настолько поглощали его время, что порою приходилось отнимать его у сна, все же мысли о семей­ном устройстве все чаще и чаще беспокоили его. По­жалуй, эти мысли были даже не столько результатом собственных раздумий, сколько следствием увещеваний родственников и дворовых о малой значимости одино­кой жизни и необходимости завести семью.

У самого Андрея Тимофеевича еще не зажила окон­чательно душевная рана от неудачной любви, которую ему суждено было пережить в первые годы после при­езда в Дворяниново. Краткая история ее такова. Воз­вращаясь домой после получения отставки из армии, Болотов остановился на некоторое время в Москве у родственников по матери — Бакеевых. В семье были две дочери, в младшую из которых — Пелагею — и влюбился тогда Андрей Тимофеевич. На следующий год в де­ревню Калитино (неподалеку от Дворянинова) при­ехал на лето князь Долгорукий с женой. Будучи в свое время в большой дружбе с отцом Андрея Тимофеевича (к тому же они были родственниками по женам), он решил распространить дружбу и на сына. С этой целью Болотов был приглашен в гости, а после первого посе­щения частенько стал наведываться в Калитино. Дело в том, что там же было имение и Василия Никитича Бакеева (отца Пелагеи), и дочери его в то лето также жили в Калитине. Поскольку жена Бакеева была сес­трой жены князя, семьи их частенько бывали друг у друга. Вполне естественно, что Болотов, бывая у Долгоруких, встречался с Пелагеей. Возникшая в Москве любовь вспыхнула с новой силой. Болотов стал ездить не только к Долгоруким, но и непосредственно в дом своей любимой. От родителей Бакеевых не могло ук­рыться это обстоятельство. Считая Болотова хорошей партией для своей дочери, они лишь ждали формаль­ного предложения с его стороны. Однако время шло, Болотов почти все дни проводил в Калитине, но ожи­даемых Бакеевыми решительных шагов- не предприни­мал. Тогда кто-то высказал предположение, что Боло­тов, зная о своем родстве с Бакеевыми, считает брак с Пелагеей невозможным. Проконсультировались у свя­щенника. Тот удостоверил, что при данной степени родства Болотов может стать мужем Пелагеи. Решили помочь предполагаемому жениху. За одним из застолий повели разговор на тему о браках между родствен­никами, из которого Болотов должен был ясно понять, что жениться на дочери Бакеевых он может. Но и после этого «жених» не спешил с предложением. И ос­нования у него были: он не замечал ответного чувства со стороны девушки. Она относилась к нему хорошо, встречала приветливо, но и только. Не вспыхивали осо­бой радостью ее глаза при встрече с ним, не выделяла его ничем среди других, расставалась без сожаления.

Решил Андрей Тимофеевич проверить чувство Пелагеи еще одним способом. Пригласил оба семей­ства к себе в гости и там после угощения повел де­вушку по имению, показывая все, что успел сделать, рассказывая о своих планах на будущее. Однако и здесь его любимая осталась совершенно равнодушной, ее не интересовала ни деятельность Болотова, ни ее ре­зультаты. Это обстоятельство очень смутило Болотова. Случилось так, что, проводив гостей, довелось ему воз­вращаться вместе со своим приказчиком, пожилым человеком, которого он очень уважал за трезвый ум и рассудительность и с мнением, которого всегда считал­ся. Его-то он и спросил о предмете своей любви, изло­жив свою точку зрения: «...она так умна, так всем хо­роша, что я не желал бы иметь лучшей жены. При­знаюсь, что она мне очень и очень нравится». Приказчик, в свою очередь хорошо относившийся к молодому ба­рину, ответил так: «И то-то всего и опаснее, сударь. Мы это давно приметили и знаем, что она вам очень полюбилась. Но говорят, что любовь-то такая не очень прочна, а скоро проходит. А к тому ж и то еще неиз­вестно: станет ли она любить вас? Родилась она и выросла в Москве и деревни почти в глаза не видела. А вы у нас люди деревенские, и будет ли она всем до­вольна, что вы имеете здесь? Смотрите, сударь, как бы не ошибиться» ^[1].

Слова приказчика лишь подтвердили собственные мысли Андрея Тимофеевича, и, несмотря на душевные страдания, решил он вырвать из сердца с корнем без­ответную любовь. С этой целью сразу же прекратил поездки в Калитино. В свою очередь и в семье Баке­евых желание породниться с Болотовым встретило неожиданную помеху. По неписаным законам сватов­ства и замужества считалось тогда не совсем прилич­ным выдавать замуж младшую дочь раньше старшей. Хотя на нарушения этого правила смотрели сквозь пальцы и в данном случае мать Бакеевых весьма одобрительно относилась к возможной женитьбе Болотова на младшей дочери, отец решительно запротестовал. Семейные распри привели к тому, что прекращение визитов Болотова было встречено Бакеевыми с облег­чением. Осенью они уехали в Москву. Андрей Тимофе­евич больше с ними не встречался, и время постепенно зарубцевало рану в сердце. Вот почему теперь к же­нитьбе он относился осмотрительно.

Женитьба

В старые времена, как известно, были свахи, ко­торые занимались устройством семейных дел. Под­ыскали такую сваху и Болотову. После нескольких не­удачных попыток она нашла наконец ему будущую жену. Был назначен срок «смотрин», поездка Болотова для свидания с невестой и знакомство с ее семьей. В связи с этим сватовством вспоминал Андрей Тимо­феевич занятную историю, которая в какой-то мере характеризует его облик. Все события в своей жизни он делил на две категории: одни совершаются по его воле, другие — привносятся извне, направляются богом в качестве награды за праведную жизнь или как на­казание за вольные и невольные прегрешения.

Где-то в промежутке до смотрин приснился Андрею Тимофеевичу сон, в котором он совершил намечаемую поездку к невесте. Каково же было удивление жениха, когда во время реальной поездки, при представлении ему невесты, он узнал в ней ту, что видел во сне. «Воля божья, — решил Болотов, — видно, сам Господь выбрал мне жену». Если до этого и были у него какие- то сомнения, в том числе слишком юный возраст невес­ты (во время смотрин ей не было еще и 14 лет), то пос­ле «перста божьего» они отпали. Свадьбу назначили на июль 1764 г., когда невесте исполнятся необходимые 14 лет. Так женой Болотова стала Александра Михай­ловна Каверина (1750—1834), с которой он прожил почти 70 лет.

Ботанические исследования

Совсем еще юная жена мало вникала в научные интересы мужа. Зато надежного друга и помощника он нашел в лице тещи Марии Абрамовны Кавериной (урожденной Арцыбашевой). Вот как отзывался Ан­дрей Тимофеевич об участии тещи в его ученых делах: «Я мог адресоваться к ней всегда и во всем, что ни относилось как до литературы и до наук, так и до ху­дожеств, а наконец, до самых садов и других частей сельского домоводства, и ожидать от нее желаемого одобрения, или, когда в чем надобно было, искреннего совета» ⁵.

Из биологических исследований зятя особенно по­ощряла Мария Абрамовна изучение растений и сбор гербария. Ко времени женитьбы у него уже был нако­плен порядочный материал. Он занимался изучением дикорастущих растений: описанием их морфологии, систематизацией по принятой тогда системе К. Линнея. Работа требовала много времени, особенно сбор расте­ний. Счастливый случай помог Андрею Тимофеевичу успешно решить проблему. Однажды, когда он разби­рал на берегу Скниги собранный им материал, из речки выскочила гурьба ребятни и, окружив Болотова с раз­ложенными вокруг растениями, стала внимательно следить за его действиями. Скоро ребята осмелели, и один из них, показывая на более заметное растение, сказал, что он знает, где этой травы тьма-тьмущая растет. Андрей Тимофеевич, желая испытать мальчи­ка, высказал сомнение в том, что он видел действи­тельно это растение. Некоторые из них настолько по­хожи, что спутать может и более опытный человек.

Однако мальчик не принял скептицизма Болотова и снова подтвердил, что имеет в виду именно эту траву, поскольку она характеризуется вполне определенными признаками, которые надежно отличают ее от других.

Андрей Тимофеевич заинтересовался и решил про­должить испытание: он разложил собранные им рас­тения и спросил ребят, знает ли кто-нибудь из них травы, которых нет среди находящихся перед ними. Ребята внимательно рассмотрели растения, а потом дружно заявили, что им известны многие травы, кото­рых здесь нет. Тогда-то и пришла Андрею Тимофееви­чу в голову блестящая идея, ускорить работу по изу­чению флоры, используя детвору. Он знал, что дере­венские дети весьма любознательны, в свободное от работы время (особенно в праздники) они целыми днями пропадают в лесах, лугах и на речке и конечно же знают все, что там живет, бегает и летает, все, что растет. Пообещав ребятам награду, Андрей Тимофе­евич попросил их приносить ему различные растения, особенно те, что редко встречаются.

Андрей Тимофеевич объяснил ребятам, как пра­вильно собирать растения, и предупредил, что их нель­зя долго держать дома, а следует в тот же день при­носить ему. И назначил таким днем воскресенье. Впрочем, если кто найдет новое растение, может при­носить его в любой другой день.

Критика «водной теории»

Наряду с ботаническими исследованиями, Андрей Тимофеевич усиленно занимался и вопросами агроно­мии. Он знал, что материальное благополучие и его семьи, и крестьян, которые находились под его опекой, зависит прежде всего от урожаев на полях. А уро­жай — это дело рук человеческих и ума. Хотя и был Болотов человеком глубоко религиозным, но в произ­водственной сфере старался обходиться без бога. Здесь он придерживался пословиц: «На бога надейся, а сам не плошай»: «Бог-то бог, да и сам не будь плох».

И еще было известно Андрею Тимофеевичу: чем боль­ше урожай хочешь получить, тем больше надо пора­ботать головой, больше знаний нужно иметь. И он си­дел долгими часами над книгами, изучая опыт, накоп­ленный до него учеными людьми. Ставил опыты, задавая вопросы почве, растениям. Знал, что непросто  спросить почву и растения так, чтобы ответили они правильно. Так же как непросто и понять их от­веты. Научился Андрей Тимофеевич понимать язык природы, и она помогла ему открыть многие ее тайны.

Мало в сельскохозяйственной науке таких разделов, в которые бы Болотов, не внес свой вклад первооткры­вателя. Поскольку по важнейшим его работам в облас­ти агрономии издана отдельная книга автора⁶, ограничимся здесь лишь материалами, непосредственно примыкающими к биологии. Таковы, например, его исследования, связанные с питанием растений. В пер­вую очередь следует отметить, что Болотов одним из первых выступил с критикой «водной теории» питания растений, широко распространившейся после известных опытов Ван-Гельмонта в странах Западной Европы. Мало того, Берлинская академия наук в 1800 г. по ре­зультатам конкурса на тему об источниках питательных веществ для растений присудила премию Шра­деру за работу, в которой утверждалось, что специфика жизненного процесса позволяет растению создавать зольные элементы из воды, т. е. подтвердила «водную теорию» питания растений.

В своем замечательном трактате «Об удобрении земель» Болотов противопоставил «водной теории» свою точку зрения: растения помимо воды извлекают из почвы и необходимые им для роста и развития золь­ные элементы. На основе этих взглядов он развил представления о плодородии почвы: «Не видим ли мы, со сколь различным успехом произрастения растут на доброй и худой земле и во время доброй и худой пого­ды? Что иное сие значит, как только то, что, в рассуж­дении земли, одна земля имеет в себе более таких ча­стиц, из которых произрастение составляется или ко­торые росту его поспешествуют, и оные уделяет ему спо­собно, а другая либо сама собою в помянутых потреб­ных к тому частичках оскудение имеет, либо за каки­ми-нибудь препятствиями оных произрастению способ­но уделить не может» ⁷.

Отсюда Болотов делал следующие выводы об усло­виях, необходимых для хорошего роста растений:

1) почва должна содержать в себе в достаточном количестве все те вещества, которые входят в состав растений;

2) почва должна находиться в таком состоя­нии, чтобы питательные вещества из нее могли посту­пать в растение;

3) так как для роста растений нужны не только минеральные частицы, но и другие вещества (вода, воздух), то требуется, чтобы и они находились в оптимуме.

В соответствии с этим Болотов определял и задачи удобрения почвы: «...удобрение земель не в чем ином состоять может, как либо в приумножении в землю помянутых плодоносных и хлебородие производящих частиц, либо в отвращении и уничтожении помянутых препятствий...» ^[8]

Из всего сказанного вытекает, что во времена гос­подства «водной теории» питания растений Болотов, обобщив опыт земледельческой практики и свой соб­ственный, отстаивал правильные взгляды на минераль­ное питание растений и на условия почвенного плодо­родия, далеко опередив по этим вопросам науку Запад­ной Европы того времени.

Анализ структуры урожая

А. Т. Болотов впервые в истории агрономической науки провел анализ структуры урожая зерновых зла­ков (озимой ржи). С этой целью определил число зерен,

высеянных на десятину, по формуле Аг = —^ 2 ,

где Ai — число зерен, высеянных на единицу площади; А2 — число зерен в пробе; Pt — вес зерна, высеянного на единицу площади; Р2 — вес пробы. В дальнейшем он провел (на пробной площадке) учет количества рас­тений, числа стеблей, в том числе плодоносных, числа зерен в колосе (в четырех группах по величине). В опы­те были получены следующие результаты:       

1) вы­сеяно на пробную площадку (кв. аршин) 520 зерен, растений в период уборки оказалось 267 (51,3% от по­сеянных зерен);

 2) Из 267 растений раскустившихся было 87, одностебелыхых — 180, стеблей — 550.

Таким образом, средняя кустистость в опыте была около 2, а у кустящихся растений — около 4. Если бы из всех по­сеянных зерен выросли растения и все они раскустились, заключал Болотов, число колосьев в поле было бы в четыре раза больше.

Подсчет колосьев показал следующее: больших ока­залось 196, средних — 98, мелких — 81, очень мелких — ? (115 стеблей были неплодущими).

В крупных колосьях Болотов насчитал 7840 зерен, в среднем по 40 зерен на колос, в средних — 2366, по 24 зерна, в мелких — 1559, по 19 зерен, в очень мелких — 125, по 7 зерен.

Недоразвитие колосьев, но его мнению, вызывает большой недобор зерна.

В заключение Андрей Тимофеевич выражал уверен­ность в том, что правильным возделыванием злаков можно повлиять на все элементы урожая и значитель­но повысить его в соответствии с потенциальными воз­можностями растений. В то же время он призывал определять урожайность не по коэффициенту размно­жения (сам-столько-то), а по абсолютному урожаю с единицы площади «... думаю, что домостроителю не того искать и не тем славиться надобно, чтобы хлеб у него, например, сам-15, 20 или 30 родился, но тем, чтобы одинаковой величины десятина земли родила через его старания или какие-нибудь новые предприя­тия несравненно более хлеба, нежели родит подобная ей но всем десятина при обыкновенном хлебопашестве» ⁹.

Анализ структуры урожая озимой ржи дал Андрею Тимофеевичу обильный материал для размышлений. Почему при предварительной проверке на всхожесть хорошие семена прорастают полностью, а в поле лишь половина посеянных зерен дает плодоносящие растения? Наблюдая за появлением всходов, Болотов обнаружил значительную растянутость процесса прорастания: из некоторых зерен «шильца» пробивались на поверхность почвы уже через 4—6 дней, а у других появлялись лишь через 3—4 недели. Конечно, многое тут зависело от пого­ды. По и в сравнительно одинаковую погоду все равно наблюдалась большая разница.

Начал Андрей Тимофеевич выкапывать проростки по мере их появления и внимательно изучать. И что же оказалось? Рано появляются всходы из зерен, нахо­дящихся неглубоко в почве. Они бывают более мощны­ми, с темно-зеленой окраской. Чем на большей глубине находилось зерно, тем позднее его росток появлялся на поверхности, тем более слабым и бледным он был. Поздние всходы не успевали до зимы раскуститься и многие из них погибали, не перенеся суровых условий зимы и ранней весны. Так Болотов пришел к выводу о значении глубины заделки семян для роста и разви­тия растений озимой ржи.

На следующий (1766) год он провел специальный опыт на садовом участке с различными культурами. На ровной площадке, тщательно подготовив почву, рядами вручную посеял семена на разную глубину. Семена предварительно отбирал равными по величине, форме, окраске. Осенью растения были убраны отдельно по каждому варианту и проанализированы. Результаты опыта лишь по одному варианту (с овсом) приведены нами в следующей таблице.

Данные этих опытов подтвердили, что неглубокая заделка семян в почву (3—5 см на современные меры) имеет значительные преимущества перед глубокой (9 см и более): семена быстрее и более полно прорастают; растения из неглубоко посеянных семян лучше кустят­ся; у таких растений выше озерненность соцветий.

Болотов всегда старался результаты своих наблюде­ний и опытов применить на практике. Так же посту­пил он и в этом случае. По существовавшей в его време­на технологии семена рассеивались на непаханое поле, а затем заделывались сохой. Конечно, при этом много семян попадало в глубокие слои почвы и, как установил Болотов, не давало всходов. Получив данные о лучшей глубине заделки семян, он стал размышлять о том, как поправить дело, и разработал новую техноло­гию обработки почвы и посева. Предварительно прове­рил ее в небольшом полевом опыте. Выбрал ровную десятину земли и разделил ее на две равные половины. На одной посеял рожь старым способом, а на второй — по своей новой технологии. Опытную половину еще раз разделил пополам, чтобы иметь два варианта. Схема опыта была такова: первая половина десятины — кон­троль, на участок высеяли 6 четвериков ¹⁰ ржи и запа­хали; первая часть второй половины — поле вспахали, на него высеяли 4 четверика ржи и семена заделали тыльной стороной бороны; вторая часть второй полови­ны—поле вспахали, посеяли 3 четверика ржи, семена заделали обычным боронованием.

Результаты опыта:

1) по абсолютной величине уро­жая в пересчете на десятину соответственно 62 четвери­ка, 64 (103,3%) и 72 (112,5%);

2) по коэффициенту размножения: сам-10, сам-16 и сам-24.

Разница доволь­но заметная. Разработанную Болотовым технологию его современники оценили по достоинству, и она быстро распространилась в России.

Современные ученые, вероятно, упрекнут Болотова в недостаточно чистой постановке опыта (контроль и опыт различались не по одному фактору, а по двум), но следует сказать, что в рассуждениях Болотова при вы­боре схемы опыта была своя логика. При старой техно­логии около половины семян не давало растений. Пред­ложенная Болотовым технология как раз и была направ­лена на устранение этого недостатка. Но слишком полное устранение (скажем, ранее погибавшие 50% семян все образуют растения) может привести к проти­воположному результату, загущению посевов, а следо­вательно, и снижению урожая. Во избежание такой возможности Болотов и уменьшил нормы: высева.

Член Вольного экономического общества

Большую роль в формировании Болотова как учено­го и особенно как пропагандиста сельскохозяйствен­ных знаний сыграло Вольное экономическое общест­во (ВЭО). Об организации этого Общества Андрей Тимофеевич узнал случайно. Весной 1766 г., в Моск­ве, на улице незнакомец предложил ему купить книгу. Это была 1-я часть «Трудов» Общества. Купив книгу и внимательно ознакомившись с нею, Болотов очень обрадовался. Он испытывал большую потребность в общении с единомышленниками, думал о распростра­нении своих знаний и опыта. Такую возможность и предоставляли «Труды» Общества. Оно приглашало всех желающих сообщать свои замечания, предложе­ния по сельскому хозяйству. В конце книги были опубли­кованы 65 «экономических вопросов», охватывающих сведения о природных ресурсах местности, характере почв, растениях и приемах их возделывания, о состоя­нии скотоводства, о нравах и обычаях крестьян и др. Общество призывало желающих ответить на эти воп­росы. Болотов сравнительно быстро написал ответное сочинение по своей местности (Каширский уезд Туль­ской провинции). Его напечатали уже во 2-й части «Тру­дов». Это была первая печатная работа ученого. В июне 1766 г. Андрей Тимофеевич получил от Вольного эко­номического общества письмо с благодарностью за при­сланное сочинение и с просьбой о высылке новых ста­тей. С тех пор работы молодого ученого появляются почти в каждом томе «Трудов».

В 1767 г. Болотова избирают членом Общества, и вскоре начинается его переписка с ученым секретарем Андреем Андреевичем Нартовым. Это усиливает связи Болотова с ВЭО, заставляет его трудиться более интен­сивно. Если он и до этого уделял большое внимание оформлению своих данных, то теперь еще более тща­тельно ведет научную документацию: аккуратно записы­вает результаты всех наблюдений и опытов, ведет дневники работы, регистрирует метеорологические пока­зания, производит выписки из книг, записи мыслей о прочитанном. Эта строгость в научной документации не раз выручит Андрея Тимофеевича в самых сложных ситуациях, в которые поставят его природа или науч­ный эксперимент, поможет ему в решении трудных вопросов.

Строительство нового дома

Семья Андрея Тимофеевича к 1768 г. увеличилась. Правда, сын Дмитрий прожил совсем недолго, но дочь Елизавета «встала на собственные ноги», а сын Степан хотя и качался в люльке, но криком давал о себе знать не меньше других.

Кроме того, в доме Болотовых подолгу гостили род­ственники с детьми, которых иногда оставляли жить до следующего приезда взрослых, наезжали знакомые.

Мария Абрамовна напоминала зятю о его давниш­нем намерении приступить к строительству нового дома. Андрей Тимофеевич согласился с тещей, тем более, что в мыслях своих он уже построил его.

Одобряя предков за выбор места для усадьбы, он и то же время удивлялся недостаточности у них эсте­тического чувства: вместо того чтобы поставить дом на высоком берегу, лицом к реке, они отнесли его да­леко вглубь, а живописный уголок на переломе горы заняли подсобными постройками и второстепенными объектами. Впрочем, у далеких предков, вероятно, были свои соображения. В те беспокойные времена лучше было упрятать свое жилище подальше от чужих глаз: и от татар, набеги которых случались нередко, да и от разбойных людей, бродивших тогда по Руси в не­малом числе.

Андрей Тимофеевич составил план дома. Достатком большим он не располагал, да и за роскошью особо не гнался. Главным в доме, по его мнению, должно быть удобство: разумное расположение комнат, при котором живущие не мешали бы друг другу и не было бы бес­толковых переходов, тепло зимой и прохлада летом.

Руководствуясь этими простыми житейскими правила­ми, и построил свой новый дом Андрей Тимофеевич, вынеся его вперед, к началу склона горы, фасадом к реке Скниге. Дом был деревянным, рубленным из тол­стых сосновых бревен. По довольно подробному опи­санию, которое имеется в его «Записках», автор соста­вил план этого дома. Дворянские дома тех времен обычно были двухэтажными, снаружи они выглядели более изящными, из комнат второго этажа открывался вид на окрестности. Андрей Тимофеевич почему-то предпочел одноэтажный дом. Размером 21 на 13 м, он не имел ни парадных лестниц с колоннами, ни фронто­нов, ни других архитектурных украшений. Входом в дом служили обычные сени с крылечками и небольшим навесом. Сеней было двое: одни вели в передний двор и в сад, другие — на задний двор. За передними сенями располагалась прихожая, по-другому она называлась лакейской, в ней находились слуги. Из прихожей двери вели в комнаты, где чаще всего было необходимо при­сутствие слуг: в столовую, куда они носили пищу из кухни, расположенной вне дома, и в залу, где они обслуживали гостей.

Кроме этих двух комнат и гостиной, имевших обще­семейное значение, в доме были комнаты, предназначен­ные для отдельных членов семьи: спальня (для родителей), девичья, детская, уборная (для жены), комната для тещи и небольшой кабинет Андрея Тимофеевича. В кабинете едва размещались шкафы с книгами и научным оборудованием да письменный стол. Восполь­зовавшись тем обстоятельством, что у него появилась отдельная комната для ученых занятий, Болотов при­вел в порядок свою библиотеку: составил реестр книг, расставил их в шкафах по разделам, нуждающиеся в ремонте заново переплел.

Исследования
по изменчивости растений

За сутолокой хозяйственных дел не забывал Андрей Тимофеевич своих ученых занятий. По-прежнему изу­чал растительность окружающих лесов, полей, лугов; выписывал семена из разных уголков России и зару­бежных стран. О склонности Болотова к естественным наукам знали все его друзья и знакомые. Поэтому, если кому-либо из них случалось найти новое или необыч­ное растение, они присылали ему семена или сообщали о находке. «Оные, выписывая оные [семена] и по­купая дорогою ценою, не хотели даже сами у себя их садить и сеять, а присылали ко мне, будучи уверены, что у меня они лучше не пропадут, нежели у самих их. Такое предубеждение имели они о моем любопытстве и отменной обо всем старательности».

Вспоминая о своей поездке весной 1770 г. в Калуж­скую губернию к родственнику жены П. М. Карпову, Андрей Тимофеевич сообщал, что тот был «большим охотником до садов», имел порядочную коллекцию рас­тений и снабдил его различными семенами и «виногра­дом в горшке».

Много занимался Болотов вопросом изменчивости растений. От его внимания не ускользнул тот факт, что растения ведут себя по-разному: одни в течение длительного времени почти не меняются в процессе размножения (таковы, например, хлебные злаки, лен), у других же потомство иногда значительно отличается от родителей.

При сборах дикорастущих растений для гербария Болотову приходилось встречаться с фактами, когда особи одного и того же вида различались между собою настолько, что их можно было принимать за разные виды. Чаще всего это было в случаях нахождения рас­тений в разных условиях обитания. Вполне естествен­но, что ученый объяснял такую изменчивость различ­ными условиями жизни. Повседневная сельскохозяйст­венная практика говорила об этом же: растения, выросшие в условиях холодного дождливого лета, мало похожи па своих собратьев, которые выросли в жаркое сухое лето, и можно ли сравнить ниву на хорошо удоб­ренной почве с нивой на полях, которые удобрялись только пролетавшими над ними птицами.

Но наблюдательный ученый замечал и другое: иног­да при посеве однородного семенного материала (напри­мер, семян с одного растения) на небольшом выровнен­ном участке почвы потомство вырастает неоднородным. Уже в самом начале своей деятельности в качестве сельского хозяина он встретился с поразившим его фактом, когда из купленных им сеянцев яблони, выращенных, по уверению крестьянина-продавца, из се­мян одной яблони, выросли растения, сильно различавшиеся по многим признакам, как морфологическим, так и хозяйственным.

Однажды в одном из иностранных журналов Боло­тов прочитал сообщение о том, что тюльпаны можно размножать семенами и что при этом потомство будет отличаться от родительского растения. Заинтересовав­шись этим сообщением, Андрей Тимофеевич решил, во-первых, проверить сам факт изменчивости потомст­ва, во-вторых, использовать это явление для получения новых сортов тюльпанов.

Со свойственной ему обстоятельностью подготовил несколько грядок, тщательно перемешав и выровняв почву. Семенные коробочки он взял с разных по окрас­ке цветков растений, каждый образец посеял на отдель­ной грядке.

Много лет потратил ученый на проведение этого опыта. Никому не доверял работу с растениями, сам ухаживал за грядками, тщательно пропалывал, чтобы вместе с сорняками не вырвать нежные ростки тюльпа­нов. Летом бережно выкапывал луковички, в первые годы — мелкие, а затем все крупнее и крупнее. И толь­ко на пятый-шестой год появились цветки. Действи­тельно, растения были разными. Хотя большинство повторяло родительский тип (от красноцветковых ра­стений большая часть потомства тоже была красно­цветковой, а от желтоцветковых — желтоцветковой), но потомство было разнообразным: во-первых, красный цвет был представлен многими оттенками, во-вторых, встречались растения с желтыми цветками, белыми, пестрыми. Желтоцветковый родитель тоже дал потом­ство большей частью желтоцветковое, но имелись ра­стения и с красными цветками разных оттенков, бе­лые и пестрые.

О результатах этого опыта в своих «Записках» Бо­лотов запишет так: «Я дожидался, правда, их целые пять лет. Но зато имел удовольствие видеть не только превеликое множество у себя тюльпанов, но и действи­тельно происшедшие от них многие новые и совсем оригинальные роды, из которых иные были очень хоро­ши и наградили меня с лихвой за долгое ожидание и за все хлопоты, какие я имел с ними в сии годы, переса­живая их с места на место и всякий год выкапывая и перебирая» ¹².

Аналогичный опыт с размножением семенами расте­ний, обычно размножаемых вегетативным путем, про- иод Андрей Тимофеевич и с другими культурами, в том числе с картофелем, черной смородиной. В одних слу­чаях изменение потомства было весьма заметным, на­пример у картофеля, в других не так резко выражено (смородина).

В дальнейшем результаты этих опытов Болотов со­единит с данными опыта с посевом яблочных семян и придет к весьма важным обобщениям и интересным выводам.

Работы по селекции

Андрей Тимофеевич проснулся внезапно, будто кто- то толкнул его. Так он просыпался в тех случаях, когда нужно было вставать в необычное время, и он еще с вечера, боясь проспать, настраивал себя соответствую­щим образом. И сразу же в сознании отчетливо всплы­ли причины сегодняшнего раннего пробуждения. Тюль­паны! Появление первых цветков у этих необычных растений. Возможность своими глазами увидеть ре­зультаты многолетних трудов, убедиться в осуществле­нии своих ожиданий. Ради этих счастливых минут сто­ило пожертвовать часами утреннего сна. Андрей Тимо­феевич быстро вскочил с постели, накинул халат и бо­сой вышел на крыльцо.

Растения, умытые росой, стояли свежие, чистые, бодрые. Капельки росы на цветках и листьях, сверкав­шие разноцветными огоньками, придавали утру празд­ничный вид. А вот и заветная грядка с тюльпанами. Андрей Тимофеевич окинул ее быстрым взглядом и... даже вскрикнул от восторга. Давно ожидаемые цветки еще вчера скрывавшие свои тайны в упругих бутонах, сегодня красовались во всем своем великолепии, во­очию демонстрируя осуществление того, что хотел соз­дать Андрей Тимофеевич, чего он так долго ждал, бо­ясь обмануться в своих надеждах. Вот они, бастардные (гибридные) тюльпаны — плод его творения, плод соз­нательного создания новых форм растений. Андрей Ти­мофеевич тут же хотел заняться более обстоятельным изучением и описанием полученных бастардов, но вол­нение от необычности увиденного мешало ему сосре­доточиться, и он решил отложить эту серьезную работу до следующего раза, тем более что для подробного опи­сания цветков нужно, чтобы их венчики были полностью открытыми, а у тюльпанов это происходит, когда воздух уже хорошо прогреется под живительными лу­чами солнца.

Раздумывая над результатами опыта, Андрей Тимо­феевич незаметно для себя пришел к своему любимому месту — скамейке на крутом берегу Скниги, где он любил сидеть, обдумывая важнейшие события своей жизни.

С этого места открывался широкий вид на окрест­ные дали. Недаром в свое время Андрей Тимофеевич исходил всю территорию имения в поисках места для постройки нового дома. Речка Скнига делала здесь большую излучину, подмывая с одной стороны большую гору, а с другой образуя обширную долину. На верши­не горы Андрей Тимофеевич и поставил дом, лицом к реке. Склон горы был украшен террасами и цветника­ми. В долине в живописном беспорядке разбегались домишки небольшой деревни. На этой скамейке Ан­дрею Тимофеевичу всегда хорошо думалось. Взгляд, скользя по далеким предметам, не отвлекал от мыслей, и они плавной чередой тянулись одна за другой, уходя вглубь и добираясь в конце концов до сути дела. Иног­да мысли текли причудливым извилистым путем, заби­раясь в далекие глухие дебри. Вот и сейчас, находясь под впечатлением увиденных и цветущих тюльпанов, ученый вспомнил историю их создания.

Еще много лет назад он сразу после возвращения из армии в Дворяниново увлекся сбором и определени­ем дикорастущих растений. Передавая свой опыт в этом направлении, Болотов писал: «...необходим на­добно брать прибежище к ботанической науке и заим­ствовать из ней хотя краткое понятие о разных классах трав, на которые ботаники все травы и произрастения разделяют, познакомиться несколько короче с теми приметами и частями произрастения, которые они на­иболее рассматривают и которые помогают им узнавать оные».

Сбор гербария и исследования морфологии растений уже вскоре привели Болотова к выводу о существова­нии удивительного явления в растительном мире: с од­ной стороны, потомки довольно точно воспроизводят своих родителей (это позволяет земледельцам уверенно вести хозяйство), с другой — не редки факты значи­тельной изменчивости форм. Особенно часто эту измен­чивость ученый наблюдал при посеве семенами расте­ний, которые обычно размножаются вегетативным путем.

Не мало пришлось поразмышлять и поэксперимен­тировать Андрею Тимофеевичу, прежде чем удалось ему приоткрыть завесу над тайной наследственной изменчивости. Одну из ее причин он нашел в пере­крестном опылении родителей с разными признаками. Отсюда для его пытливого ума был лишь один шаг до того, чтобы попытаться искусственно получать новые формы растений. Твердо стоя на позиции существова­ния у них пола и отчетливо представляя процесс поло­вого размножения, он предпринял серию опытов по гибридизации тюльпанов, лилий, гвоздик и других цве­точных растений.

Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Не мало пришлось потрудиться Болотову, прежде чем перед ним предстало то, что увидел он се­годня на грядке с тюльпанами. Сколько горьких минут пришлось ему пережить, когда, внимательно исследуя завязи опыленных цветков, не обнаруживал он в них гибридных семян или, посеяв полученные единичные семена, долго с тревогой на душе ждал их всходов, да 

так и не дожидался! Сколько исследований пришлось провести, прежде чем он освоил методику опыления разных видов растений, при которой семена от искус­ственного скрещивания стали завязываться регулярно!! Оказалось, что для этого нужно подобрать фазы разви­тия цветка, часы суток и многое другое. Точно так же и с прорастанием семян. Проведя множество опытов по изучению условий прорастания семян и факторов, вли­яющих на этот процесс, Болотов все же сумел добиться того, что даже слабо развитые щуплые семена давали всходы.

Правда, такие семена он проращивал не в поч­ве, а в тарелках с водой, добавляя туда сок чеснока или других растений.

Поэтому вполне понятно, как дорожил Болотов гиб­ридными растениями. Посевы их он старался разме­стить так, чтобы защитить от повреждений животными и птицами. Наблюдения над ними проводил особенно тщательно, посещая почти ежедневно.

В ряде статей Андрей Тимофеевич изложил свои теоретические взгляды на возможности селекции расте­ний и описал основные методические приемы, которы­ми пользовался в селекционной работе. В обобщенном виде его теоретические принципы можно представить следующим образом:

1)    В растительном мире существует значительная изменчивость форм, результатом которой является его многообразие;

2)    изменчивость бывает непостоянная, вызываемая условиями существования, не наследуемая потомством, и наследственная, являющаяся главным образом ре­зультатом гибридизации;

3)    размножение растений осуществляется двумя способами: половым, с участием двух родителей с обра­зованием семян, и вегетативным — из различных орга­нов одной особи, путем укоренения, прививки;

4)    при вегетативном размножении потомство по­вторяет признаки и свойства родительской формы;

5)    при половом размножении у потомства кроме признаков и свойств родителей в различном сочетании могут появиться и новые признаки;

6)    при гибридизации родителей с разными призна­ками одни гибриды наследуют определенные признаки только от отца, а другие (тоже определенные) только от матери.

Это утверждение А. Т. Болотова является результа­том знакомства с работами К. Линнея и авторитетом последнего. На самом деле наследование признаков гиб­ридами происходит по другим законам, в том числе по закону доминирования.

Из методических приемов, которые А. Т. Болотов рекомендовал в селекционной работе, рассмотрим лишь основные.

Главным он считал индивидуальный отбор новых форм из дикорастущих растений; образцов, получаемых от других лиц; потомства, выращенного из семян расте­ний, размножаемых вегетативным путем; потомства искусственно полученных гибридов.

Для получения искусственных гибридов следует правильно подбирать родительские растения (особенно материнское): они должны быть хорошо развиты, с рез­ко выраженными признаками, которые необходимо пе­редать потомству.

Оба родителя к моменту скрещивания должны иметь тычинки и пестики в фазе полного созревания (рыльца пестиков быть влажными, из пыльников легко освобождается пыльца).

Если пыльники материнского растения образуют нормальную пыльцу, их следует до созревания удалить.

Опыление лучше всего производить в ясный день на сухих растениях.

Материнские растения следует выращивать изоли­рованно от других растений, особенно имеющих неже­лательные признаки;

Опыление необходимо производить мягкой, лучше всего из беличьего меха, кисточкой.

После опыления материнское растение накрыть кол­паком из бумаги для защиты от солнечных лучей, вет­ра и дождя. Через 6—8 дней колпак снимается. Обра­зовавшийся плод выдерживается до полного созрева­ния, затем срезается и хранится в сухом месте.

Конечно, методика селекционной работы, применяв­шаяся А. Т. Болотовым (в основном с цветочными ра­стениями), ни в какое сравнение не может идти с ме­тодами современной селекции ни по теоретической осно­ве, ни по техническому оснащению, но для своего вре­мени она, безусловно, была передовой.

Остается лишь удивляться: почему при большой увлеченности растениями, особенно плодовыми и цве­точными, огромной тяге к раскрытию тайн живой природы и стремлении к созданию нового Андрей Тимофе­евич не стал таким селекционером, какими впоследст­вии станут Л. Бербанк и И. В. Мичурин? По-видимому, широта его творческих интересов не позволила разра­стись одному из его увлечений до такой степени, чтобы вытеснить из сферы его деятельности другие любимые дела.

Основатель научного семеноводства

«От худого семени не жди доброго племени», «Что посеешь, то и пожнешь». В этих старинных пословицах нашел отражение многовековой опыт земледельцев. Крестьяне, из поколения в поколение накапливая зна­ния о природных процессах, твердо усвоили, что для получения хорошего урожая огромное значение имеют семена. А. Т. Болотов присоединил к этому опыту ре­зультаты своих многолетних исследований и создал основы научного семеноводства.

По этой проблеме он опубликовал ряд интересных работ. Остановимся лишь на некоторых из них. В ста­тье «О семенах» (Экономический магазин. 1780. Ч. 3. С. 321—330), обсуждая вопросы качества семян, Андрей Тимофеевич указывает, что бывают случаи, когда семе­на очень хорошие по внешнему виду не дают всходов. Объяснение он находит в том, что такие семена биоло­гически неполноценны из-за нарушения процесса опло­дотворения. Чтобы в семенах развивался зародыш, необходимо пыльце из тычинок попасть на рыльце пе­стика, мужскому началу проникнуть в «яичник» и оп­лодотворить «женское начало» (но современной терми­нологии — яйцеклетку).

Болотов подробно описывает те препятствия, кото­рые могут возникнуть на этом пути и помешать воз­никновению зародыша:

1)    пыльники могут быть повреждены морозом, бу­рями, дождями, склеваны птицами, уничтожены насе­комыми;

2)    пыльца не будет перенесена с мужских цветков на женские (в плохую погоду, в теплицах из-за отсутст­вия насекомых и т. п.);

3)    пыльца попала на рыльце в недостаточном коли­честве.

В подтверждение своей мысли о том, что семена не­всхожи из-за отсутствия нормального оплодотворения, Болотов приводит факты плохой плодовитости растений, выращивающихся в комнатных условиях. На основании высказанного ученый дает практическую рекомен­дацию: «...мало надобно полагаться на одну наружность семян и сколь, напротив того, нужно и необходимо надобно годность и совершенство семян испытывать бросанием наперед их в рост [проверка на всхожесть] и рассматриванием, все ли они или по крайней мере сколько из них росты пустят» ¹⁴.

Для получения хороших семян земледельцы приме­няли много приемов, в том числе:

1) перемену мест выращивания семян, например одного региона на дру­гой, одной почвенной разности (суглинистые почвы) на другую (супесчаные почвы);

2) выбор из снопов на­иболее крупных колосьев у зерновых культур, отсека­ние для семенных целей верхушечной части снопов льна (чтобы получить потомство высокостебельных расте­ний),

 3) отбор из семян наиболее крупных стекловид­ных зерен.

Главным недостатком семян Болотов считал их не­зрелость, вызываемую разновременным созреванием растений. Одновременная жатва приводит к тому, что в обмолот попадают растения с колосьями различной спелости. Вместе с тем и внутри колоса зерна созрева­ют с разрывом в несколько дней. Ждать полного созре­вания всего массива земледелец не может, поскольку перезревшие зерна будут осыпаться, что приводит к значительным потерям урожая. В результате обмоло­ченное зерно (даже при условии, что при ручной убор­ке происходило дозревание в снопах) всегда содержало часть недозревших зерен, а при сушке снопов в овинах к ним присоединялись и потерявшие всхожесть в ре­зультате «запаривания».

Для получения на семена хорошо вызревших зерен Болотов использовал увиденный им в одну из своих по­ездок в Тамбовскую губернию прием молотьбы, в даль­нейшем получивший название «двойного обмолота». Суть его заключалась в том, что сноп до поступления на молотьбу цепами слегка ударялся колосьями обо что-либо твердое. При этом из него вылетали наиболее зрелые крупные зерна. Они и употреблялись в качестве посевного материала. Андрей Тимофеевич сразу уловил биологическую значимость этого приема и взял его на вооружение. По своему обыкновению он тщательно продумал процесс и разработал наиболее целесообраз­ную и экономичную технологию.

В местах, где происходило скирдование хлеба, Боло­тов установил четырехгранные пирамиды из кольев, вбитых в землю на расстоянии 35 см друг от друга и вверху стянутых вместе веревкой. Возчик снопов, подъ­ехав к месту скирдования, снимал сноп, ударял колосо­вой частью 2—3 раза о пирамиду, а затем подавал его на скирду. По рекомендации Болотова способ двойного об­молота распространился в практике и держался до при­менения машинной уборки хлебов.

Склонность к изобретательству

Мы уже могли проследить широту интересов Анд­рея Тимофеевича и многообразие его таланта на приме­ре научной и практической деятельности. И все же, не­смотря на это, нельзя не остановиться еще на одной ее стороне: увлечении изобретательством. Каких только хитроумных (для того времени) приспособлений, уско­ряющих и облегчающих труд людей, не придумывал Болотов при решении практических задач! Конечно, в этом отношении его нельзя поставить в один ряд с А. К. Нартовым, И. П. Кулибиным, И. И. Ползуновым, его изобретения касаются мелких, частных проблем. Но и они интересны, поскольку совершались в процес­се решения других важных дел и характеризуют посто­янную работу его ума. Приведем лишь несколько при­меров.

Раньше уже упоминалось, сколько хлопот и волне­ний доставили Болотову работы, связанные с межева­нием земель. Специалистов по геодезии и необходимых для съемок местности инструментов было мало. Это приводило к тому, что межевание тянулось многие го­ды, в ряде случаев было связано со всякого рода зло­употреблениями (достаточно упомянуть о многократ­ных поездках Болотова в Тамбовскую губернию для улаживания конфликтов с помещиком Пашковым, кото­рый, используя свое богатство и подкупая нужных лю­дей, не раз пытался захватить земли Болотова в Кир­сановском уезде). Андрей Тимофеевич был достаточно знаком с геометрией и геодезией, мог сам произвести съемки и составить земельные планы. Но для этого нужны инструменты, а в продаже их не было. Болотов решил сделать собственную астролябию. Зная общие принципы ее работы, тщательно продумал возможные варианты решения. Об окончательных результатах он записал так: «По счастию, мне и удалось придумать, как сие сделать и изобресть такую астролябию, которая по дешевизне своей и особому сложению достойна была особливого замечания. Обрадуясь сей выдумке, при­ступил я тотчас к делу. И оба мы с замысловатым сто­ляром своим были столь прилежны, что в немногие дни и смастерили себе такую астролябию, какой лучше требовать было не можно» ¹⁵. Описанию этой астроля­бии посвящен целый номер «Экономического магази­на» ¹⁶. В конце томика был приложен рисунок с изобра­жением прибора и его деталей.

В связи со съемками местности Болотов придумал весьма простой способ измерения расстояний. Замерил у тарантаса длину обода заднего колеса, пометил на нем точку цветным лоскутом материи, и мальчик при поездке из одного пункта в другой считал число оборо­тов. Чем не счетчик пробега на современном автомоби­ле? Только у Болотова число оборотов считал мальчик, а на автомобиле это делает автомат.

А вот как описывает Андрей Тимофеевич еще одно свое изобретение: «Выдумал и сам сделал прекрасный деревянный замок с шестью колесами. Замок сей был очень курьезен. На колесах оного, вертящихся кругом, изображены были литеры, и из оных можно было через вертение набирать до 4000 разных слов и имен, но от­пирало его только одно слово, и слово сие было „фофон“. С того времени стали делать в Туле замки сего рода и железные» ¹⁷.

Таким образом, А. Т. Болотова следует считать ав­тором бесключевой конструкции замка, с кодовым уст­ройством для закрывания и открывания. Как известно, такие замки выпускаются и сейчас.

В некоторых современных квартирах применяются подвижные внутренние стены, позволяющие изменять планировку комнат (из двух небольших делать одну большую, соединять кухню с комнатой и т. д.). Автор­ство этого предложения также принадлежит Болотову. После пожара 1782 г., когда сгорел его дом в Богоро­дицкой волости, Болотов при постройке нового дома сделал «подвижную стену» между столовой и гостиной. Стена состояла из трех частей и при необходимости убиралась, образуя большой зал, который мог вместить 25—30 человек гостей.

 В своей трудовой деятельности А. Т. Болотов при­держивался принципа экономии времени. Поэтому во всем у него был строгий порядок, все у него имело свое место, чтобы при надобности не искать нужную вещь, а брать сразу. Так было с книгами, собственными днев­никами и журналами, запасом лекарственных трав. Для хранения последних Болотов разработал специальную конструкцию шкафа. В принципе она мало чем отли­чалась от современных аптечных шкафов. Та же систе­ма вертикальных и горизонтальных рядов выдвигаю­щихся ящичков, на каждом из которых имелись этикет­ки с названием лекарственных растений, хранящихся в данном ящичке, или стояли номера, по которым в осо­бом журнале имелись сведения о содержимом ящичка.

Ввести новинки А. Т. Болотов стремился не только в производственные процессы и научные исследования, но и в сферу быта, чтобы повысить комфортность усло­вий жизни. Расскажем о некоторых его изобретениях и усовершенствованиях в этом направлении.

Каждому человеку в его жизни приходится иметь дело с преодолением расстояний. При огромных ско­ростях, свойственных современному транспорту, это как-то не особенно заметно. А вот в старые времена при езде на лошадях это давало себя знать. Андрею Тимо­феевичу в период жизни в Богородицке частенько при­ходилось ездить в Москву. А это туда и обратно пол­тысячи километров, т. е. около недели пути, а при пло­хой дороге и того больше. Чтобы скоротать время и не терять его даром, ученый брал в дорогу книги и занимал­ся чтением. Летом все было хорошо, а зимой, особенно в мороз, уже не до книг. Пораскинул умом Андрей Тимофеевич и нашел выход. По его чертежам столяр сделал особый возок. По длине розвальней (сани с бо­ковыми отводами, которые не давали им опрокидывать­ся при заносах в сторону) устанавливалась рама из до­сок шириной 25—30 см. Передняя половина ее накры­валась крышкой, шарнирно прикрепленной впереди. На заднюю половину рамы в закрой с ней устанавли­вали короб такой высоты, чтобы человек мог нормаль­но сидеть в нем, разместив ноги в передней части рамы. В передней и боковых стенках короба прорезали отвер­стия, закрываемые застекленными форточками на петлях. Короб шарнирно крепился к задней стенке рамы, что позволяло откидывать его назад, свободно садить­ся в розвальни, а затем опускать на себя, плотно за­крываясь. Снаружи короб обивали кожей, а внутри — сукном, что позволяло не только защищать возок от ветра, но и удерживать тепло, выделяемое телом седо­ка. При желании путник мог лечь в возке. В таком возке Болотов даже умудрялся читать при езде в тем­ное время суток, зажигая свечу, для которой в возке имелась специальная подставка.

Как известно, в своем развитии русская баня про­шла два основных этапа, определяемых характером на­гревания. В банях «по-черному» печи не имели вывод­ных труб, дым от сгораемого топлива выходил в баню и отсюда постепенно рассеивался наружу, оставляя на стенах и потолках черную копоть (отсюда и название). Бани «по-черному» нагревались с меньшим расходом топлива, а дым стерилизовал помещение, способствуя более здоровой обстановке в бане. Но копоть пачкала тело и белье, вынуждая моющихся все время быть в напряжении, что лишало баню комфорта.

Болотов был одним из первых помещиков, которые перешли на устройство бань «по-белому». Здесь «ка­менка» имела выходную трубу. Над топочным прост­ранством укладывалась груда камней, служащих для накаливания, с тем чтобы затем, поливая эти камни водой, получать горячий пар. Неудобство заключалось в том, что часть воды при этом попадала в топку. Бо­лотов предложил отделять топочное пространство от камней с помощью чугунной плиты. Этот прием устра­нил ряд недостатков и сравнительно быстро вошел в практику строительства бань.

Существует ли перерождение растений?

В 1773 г. в «Трудах» ВЭО была опубликована статья Андрея Тимофеевича «Об истреблении костеря из пшеницы и некоторые другие, касающиеся до вычи­щения хлебов, экономические примечания и опыты». Это было первое русское руководство по борьбе с сор­ной растительностью на полях. В нем Болотов впервые в истории земледелия научно подошел к решению проб­лемы. Он считал, что в основе борьбы должно лежать знание биологических особенностей сорняков, что для борьбы с ними нужна система, основанная на «примечаниях различения в их природах и всего того, что до растения [роста] и размножения оных касается». Во-вторых, Болотов указывал на исключительную по срав­нению с культурными растениями приспособленность сорняков к неблагоприятным условиям, к быстрому распространению. Написанию статьи предшествовали далекие и любопытные события, произошедшие еще в Дворянинове.

Летними вечерами Андрей Тимофеевич любил по­бродить по полям. После знойного дня вечерняя про­хлада была особенно приятной, а тишина полей распо­лагала к размышлениям. Возвращаясь домой, он как бы заново переживал в мыслях события прошедшего дня. Воспоминание об одном из них заставило его улыб­нуться: таким оно показалось курьезным. А началось все ранним утром с тревожного известия, принесенного приказчиком Фоминым. По его словам, на опытном поле, которое было под особым наблюдением Андрея Тимофеевича, пшеница пропала. Удивлению Болотова не было границ: всего три дня назад он там был и лю­бовался изумрудной зеленью растений. Однако Фомин, соглашаясь с этим, продолжал уверять, что сейчас пше­ницы уже нет, она вся превратилась в костерь (так в те времена назывался костер). Болотов не стал спо­рить: ему было известно, что не только Фомин, но и многие помещики верят в возможность «перерождения» растений, при котором и рожь и пшеница могут пре­вратиться в костерь.

Взбудораженный Болотов не замедлил отправить­ся в поле, прихватив с собой и приказчика. Удивление (но еще более возросло, когда он увидел, что приказчик прав: на зеленом поле, насколько охватывал глаз, легкими волнами переливался костерь. Молча ходил Андрей Тимофеевич вдоль поля, пытаясь осмыслить увиденное. Как могло случиться, что вместо пшеницы, еще совсем недавно красовавшейся здесь, оказался костерь? Откуда он тут взялся? И куда девалась пше­ница? Увиденное казалось абсурдом, но не верить сво­им глазам он не мог. Противоречие было слишком оче­видным, его нужно было как-то разрешить.

А между тем приказчик, победоносно поглядывая на Болотова, молча стоял рядом, всем своим видом как бы говоря: вот-де, барин, убедись, пшеница в костерь обратилась.

Так не найдя сколько-нибудь логичного объяснения удивительному явлению, Андрей Тимофеевич на­правился в поле и начал внимательно изучать его. Осмотрев верхний ярус, он нагнулся и, раздвинув стеб­ли, стал разглядывать растения внизу. Теперь уже он с торжествующим видом подозвал к себе приказчика и, когда тот подошел, попросил его наклониться и осмотреть место, где были раздвинуты стебли растений.

Смущенный приказчик молча почесывал затылок, сказать ему было нечего: в нижнем ярусе, закрытые выколосившимся костерем, стояли растения пшеницы.

После первых восторгов по поводу обнаруженной пшеницы Андрей Тимофеевич быстро спохватился: не преждевременна ли радость? Ведь костерь-то навер­ху, и не притеснит ли он пшеницу настолько, что ей не выбраться из-под него и она зачахнет, не успев на­лить зерна?

Полоть — пожалуй, ничего не получится, у костеря мощная корневая система, и при выдергивании его из земли одновременно вырывается и пшеница; косить — пожалуй, еще хуже: и неловко, и пшеницу вместе с костерем подкосить можно.

И тут Андрей Тимофеевич вспомнил любопытный эпизод, который имел место на днях. Возвращаясь с поля по узкой стежке, он невольно задевал руками за растущие по краям тропинки растения. Случайно ме­телка костеря попала ему между пальцев и при дви­жении руки сдернулась так, что зерна остались в ла­дони, а голый стебель продолжал торчать на полосе.

Это незначительное происшествие не ускользнуло, однако, от внимания Болотова. А сейчас размышления по поводу увиденного в поле привели его к тому выво­ду: ведь если метелку костеря так легко сдернуть рукой, стало быть, и женщины, вместо того чтобы с большим трудом выдергивать все растения костеря, могут легко обрывать лишь метелки, сразу же бросая их на землю.

Андрей Тимофеевич тут же проверил свое предпо­ложение и, оборвав с десяток растений, убедился, что операция осуществляется очень легко.

— Надобно только, — вслух размышлял он, — не упускать время и не давать костерю семена свои дово­дить до некоторой уж спелости, дабы не могли они, бу­дучи брошенными на землю, дозреть на оной и про­расти.

Он тут же послал приказчика в деревню собрать, сколько сможет, женщин и привести их сюда. Опыт вполне удался, и с тех пор Болотов регулярно приме­нял новый прием для борьбы со злаковыми сорняками, выколашивающимися раньше пшеницы.

Гипотеза А. Т. Болотова

Вечером, вспоминая этот эпизод, Андрей Тимофее­вич продолжил свои размышления о костере. Он уже много раз думал об этом злостном сорняке. Особенно его поражало одно довольно странное обстоятельство: кос­терь появлялся в посевах ржи и пшеницы без видимой связи с чистотой высеваемых семян. Иногда на его по­лях, засеваемых отборными семенами, появлялся кос­терь в несметном количестве (как было в этом году), а иногда на ниве крестьянина, которую тот сеял почти одним костерем, вырастала довольно чистая рожь. В те времена не только крестьяне, но и многие помещики объясняли факты подобного рода «перерождением» одного вида растений в другой. Болотов, имевший боль­шой опыт выращивания растений в контролируемых ус­ловиях, не мог поверить в возможность внезапного пре­вращения, скажем, ржи в костерь или овса в рожь. Повседневные наблюдения и опыты показывали ему, что из посеянного в горшки вырастает то, что было посеяно. Но факты с тем же костерем, иногда неожиданно появ­ляющимся в больших количествах в посевах ржи и пше­ницы, требовали объяснения.

В тот раз, когда он испытывал новый способ борьбы с костерем, Андрей Тимофеевич долго ходил по пшенич­ному полю, внимательно рассматривая растения. Вот тогда и пришла ему в голову мысль, которую он сейчас продолжал обдумывать. Среди метелок костеря он об­наружил одиночные колосья пшеницы. У одного из них пленки были несколько приоткрыты и между ними вы­глядывали желтые «гвоздочки» и пушистые «паутинки». Следует сказать, что Андрей Тимофеевич, в отличие от многих ботаников того времени, твердо стоял на пози­циях существования пола у растений. Он знал, что на­блюдаемые им «гвоздочки» и «паутинки» представляют собой половые органы пшеницы. Увидев их вне колоса (что случается в жаркую погоду), Болотов и пришел к мысли, что в этом случае пшеница может опылиться не своей пыльцой, а пыльцой костеря и завязавшиеся зерна будут не пшеничными, а гибридными. Посеянные на следующий год, они произведут растения не пшеницы, а костеря. Таким образом, Болотов впервые в исто­рии науки выдвинул для объяснения фактов «перерож­дения» растений гипотезу естественной межвидовой гибридизации. Как известно, уже в наше время возмож­ность такой гибридизации, в частности по отношению к злаковым растениям, доказал и использовал в прак­тике академик Н. В. Цицин, получив пшенично-пырейные, пшенично-элимусные и другие гибриды.

Однако для объяснения массового появления кос­теря в посевах ржи и пшеницы гипотеза Болотова, без­условно, была неприемлема, и если бы он знал основ­ные закономерности отдаленной гибридизации, то, ко­нечно, вряд ли выдвинул бы ее. Между прочим, в то время эти закономерности (по отношению к другим ви­дам) уже были известны. Их установил И. Г. Кельрейтер, работавший в ботаническом саду Петербургской Академии наук. К сожалению, по существовавшим тогда в академии порядкам ее труды печатались на ла­тинском языке. Поэтому замечательные исследования Кельрейтера были мало кому известны, кроме узкого круга академиков.

Сущность установленных Кельрейтером закономер­ностей сводилась к следующему:

1) завязываемость се­мян при опылении растений пыльцой другого вида бы­вает, как правило, весьма низкой или семена совсем не образуются;

 2) семена, завязавшиеся от скрещивания разных видов, часто бывают нежизнеспособными и не прорастают;

3) в редких случаях, когда удается выра­стить растения первого поколения гибридов, они, как правило, бесплодны.

Таким образом, предположение А. Т. Болотова о том, что массовое появление костеря в пшенице может быть обусловлено ее опылением пыльцой костеря в пре­дыдущие годы, противоречит биологическим законам. Ведь для того, чтобы гибридных растений было много, нужно, чтобы опыление было массовым, и чтобы из за­вязавшихся зерен в дальнейшем выросли нормальные растения. Ничего этого при отдаленных скрещиваниях не бывает.

Предложения князя С. В. Гагарина

С наступлением весны для Андрея Тимофеевича наступала пора хлопот. Несмотря на то что и подни­мался он рано утром, и времени понапрасну старался не терять, частенько случалось, что он не успевал сде­лать всего намеченного на данный день. И неудиви­тельно. Слишком много дел надо переделать и везде успеть. Любил Андрей Тимофеевич увидеть все своими глазами, сделать своими руками. И не просто увидеть, а и записать главное в дневник или журнал, обдумать, с тем чтобы лучше понимать происходящее вокруг: на полях, лугах, в лесах, садах.

Уже двенадцатый год жил он в Дворянинове, ведя размеренный образ жизни, отдавая все дни любимым занятиям: изучению природы, сельскохозяйственным опытам, стремясь вести земледелие, садоводство и дру­гие сельские дела не порядком, заведенным еще дедами и прадедами, а на основе науки.

Вот и предстоящий день виделся ему наполненным множеством дел: нужно было посеять новый сорт овса, присланный для испытания Вольным экономическим обществом, организовать прививку черенков с яблони, которую облюбовал еще в прошлом году и решил раз­множить. Однако непредвиденное обстоятельство нару­шило все планы Болотова.

Приехал секретарь князя С. В. Гагарина и привез собственноручное письмо князя. В письме излагалась просьба: вместе с Шебашевым съездить в Киясовскую волость, которую предполагала купить Екатерина II, описать ее и, если по рекомендации Болотова волость будет куплена, принять управление ею. Тут же были определены условия его труда, вполне приличные. После короткого совета с женой и тещей Андрей Ти­мофеевич согласился.

Не откладывая дела в долгий ящик, Болотов и Шебашев на другой же день поехали в Киясовку. Владели­ца волости княгиня Белосельская заранее предупредила об их приезде управляющего, дав указание о хорошем приеме.

Дорогой, на досуге, еще раз обдумав предложение князя Гагарина, Андрей Тимофеевич решил так: если имение ему не понравится, он бегло осмотрит его и на­пишет заключение о нецелесообразности покупки; если же имение хорошее и покупку он будет рекомендовать, то осмотр и описание проведет тщательно, поскольку в будущем ему предстоит управлять этой волостью.

Волость состояла из четырех частей, центрами ко­торых были села: Киясовка, Малино, Спасское и Покровское. Начали работу с Киясовки, Первое впечатление было таково: господский дом, сады, пруды — все ос­новательно, но крайне запущенно. «Впрочем, —думал Андрей Тимофеевич, — запущенность от недосмотра. Буду управителем — все приведу в порядок. А имение хорошее, и земли кругом неплохие». Осматривали и опи­сывали волость тщательно: Андрей Тимофеевич вел дело не только с управляющим и приказчиками, но заходил и в крестьянские дворы, описывал их состав, наличие построек, скота и т. п., интересовался урожаем различ­ных культур, продуктивностью животных, экономикой крестьян.

После осмотра волости Болотов и Шебашев поехали в Москву, где сделали подробный доклад Гагарину. Ше­башев неоднократно подчеркивал знания Болотова и усердие в описании волости, утверждая, что один он не справился бы с этим делом. Князь остался доволен док­ладом и в заключение, одобрив все сделанное, попросил Болотова, если можно, сделать план села Киясовки и усадебной земли, с тем чтобы в дальнейшем представить императрице проект расположения всех объектов пред­полагаемого строительства.

Андрей Тимофеевич заверил князя, что такой план он сделает сам, поскольку необходимый инструмент, хотя и самодельный, но вполне надежный в работе и обеспечивающий нужную для дела точность, у него есть, работа ему знакома, он уже не раз готовил подобные планы. Так что дело только за временем.

Тут же они договорились о сроках изготовления пла­на. Князь остался очень доволен умом и деловитостью Андрея Тимофеевича. Позднее, докладывая Екатери­не II о результатах обследования Киясовской волости, он весьма лестно отозвался о нем и настоятельно сове­товал императрице назначить управителем волости именно его, хотя желающих занять эту должность было тогда предостаточно.

Екатерина согласилась, Киясовская волость в июле 1774 г. была куплена, назначение А. Т. Болотова в ка­честве управителя состоялось, и в конце того же месяца он с семьей переехал в Киясовку.

Управитель императрицыных волостей (1774-1780)

Управитель Киясовской волости

Двухэтажный господский дом стоял на возвышенном месте и виднелся издалека. Подъезжая к нему, жена и теща удивленно ахали. Их поражала величина дома, было непонятно, как семья будет жить в такой грома­дине, чем занять комнаты.

Андрей Тимофеевич тихонько посмеивался, а затем удивил их еще больше: думать придется не о том, чем занять комнаты, а о том, где самим расположиться, так как дом построен очень несуразно.

И действительно, обходя многочисленные комнаты нижнего и верхнего этажей, не переставали они пора­жаться удивительной планировке дома: комнат было много, но большинство из них не годилось для жилья, один представляли собою огромные залы, другие же — клетушки, многие из которых не имели окон.

Не успели они с большими трудностями разместить­ся и привыкнуть к новому дому, как он преподнес им еще один, уже более неприятный сюрприз. Осень в тот год пришла сразу с большими холодами. А у Анд­рея Тимофеевича в ту пору уже было трое детей: Елизавета — семь лет, Павел —трех и Анастасия — одного года. Нужно было позаботиться о тепле в доме.

Пригласили печника, и тут выяснилось удиви­тельное обстоятельство: печи в доме были только на первом этаже, но и они не могли топиться: у них не было труб. На недоуменные вопросы хозяев печник по­ведал такую историю.

Владелец дома граф Наумов (отец княгини Бело­сельской) в свое время решил расширить дом и над­строил второй деревянный этаж. Планировку комнат в нем сделал иную, чем на первом этаже, и когда по­надобилось выводить наверх трубы от печей нижнего 

этажа, выяснилось, что они окажутся посреди верхних комнат. Поскольку граф зимой в имении не жил, он, не мудрствуя лукаво, приказал заглушить печи. По­этому и оказалось, что топить их нельзя.

Было от чего призадуматься Андрею Тимофеевичу и его домочадцам. На семейном совете предложил он следующий план: в селе Спасском есть пустующий дом, который хотя и не велик, но, если к нему при­строить помещения и перенести его, вполне может обеспечить их семью. После некоторых дебатов было решено так и сделать.

Объехав лесные угодья, Болотов выбрал неподалеку сосновую рощу с высокими прямоствольными деревья­ми. Гораздый на выдумки, он решил совместить полез­ное с приятным: рубить деревья не как-нибудь, а так, чтобы рощу превратить в парк — аллеями, расположен­ными по плану. Тут же он составил план.

Бытовые заботы и неприятности, хотя и осложняли жизнь Андрея Тимофеевича, отнимая у него время, так необходимое для проведения опытов, все же не могли совсем отвлечь его от любимого дела. Многочис­ленные идеи, проекты и планы находились у него в голове, как в хорошей кладовой, в подходящий момент он извлекал их оттуда и примеривал: не настало ли время для осуществления?

Опыт с выгонной системой земледелия

Так было и с идеей введения выгонной системы зем­леделия. Еще когда он осматривал киясовские земли, его мысли не раз возвращались к ней, хотелось пого­ворить с Гагариным на эту тему. Неожиданно помог сам князь.

В разговоре об устройстве хозяйства в будущем вла­дении императрицы он высказал предположение, что крестьяне будут переведены на оброк. Таким образом, пашня, сенокосы и другие сельскохозяйственные угодья должны перейти в пользование крестьян. В то же время в волости будут проживать администрация и ее вспо­могательный персонал, предполагалось построить гос­питаль. В результате набиралось порядочно населения, непосредственно не связанного с сельскохозяйственным производством, но которое придется кормить.

Гагарин просил Болотова тщательно продумать этот вопрос: подсчитать, какое количество различных земельных угодий потребуется оставить в казне, где и каким образом их выделить, чтобы избежать чересполосного владения с оброчными землями, как лучше вести хозяй­ство, чтобы на незначительной площади, не отвлекая большого числа крестьян, получать достаточно продо­вольствия, животноводческой продукции.

Андрей Тимофеевич с удовольствием слушал князя: ведь это было то, в чем он нуждался для осуществления своей идеи о введении многопольной системы земледе­лия. На изолированном земельном участке он легко су­меет нарезать необходимое количество полей. На пер­вый раз можно ограничиться семипольным севооборо­том с паром и озимыми, двумя полями яровых и тремя полями перелога (или трав). Небольшие размеры по­лей позволят подобрать участок таким образом, что­бы все поля одним концом выходили к выгону около скотных дворов (для беспрепятственного прогона жи­вотных на поля, используемые в качестве пастбищ).

В дальнейшем Андрей Тимофеевич рассказал Га­гарину о выгонной семипольной системе земледелия, показал свои расчеты. Князь одобрил идею Болотова, и тот, чтобы начать опыт уже в год приезда в Киясовку, в течение месяца сделал все необходимое. Впослед­ствии, вспоминая этот эксперимент, Андрей Тимофеевич напишет о нем в своих «Записках»: «Как, между сим, наставало уже время сеять рожь, то спешил я с произ­ведением и другого весьма важного и хлопотливого де­ла... И как я предложил к тому нововыдуманную систе­му хлебопашества, с разделением всей пашенной земли на семь равных полей, из которых бы одно засевалось рожью, два яровыми хлебами, три лежало и отдыхало, а вкупе вытравливалось и унавоживалось скотом, а седьмое распахивалось и засевалось озимыми хлеба­ми, и князю система сия полюбилась и восхотелось, чтобы произведена была она в практике; то нужно мне было под сие казенное маленькое хлебопашество вы­брать и назначить 140 десятин и разделить оные на 7 равных частей таким образом, чтобы все концами своими пришлись к господской усадьбе и могли после отделены быть друг от друга». И дальше: «Но как бы то ни было, но я успел все сие благовременно кон­чить и первое поле, состоящее в 20 десятинах, засеять, уже в надлежащее время рожью» *.

К большому сожалению, этому исключительно инте­ресному опыту не суждено было завершиться. Андрей Тимофеевич прожил в Киясовке только два года, а за­тем был назначен управителем Богородицкой волости, принадлежащей тоже императрице, но более солидной. Получив уведомление князя Гагарина о новой должно­сти и необходимости срочно выехать в Богородицк, пе­редав Киясовскую волость новому управителю Шеста­кову, Андрей Тимофеевич в первую очередь обеспокоил­ся судьбой своего крупномасштабного опыта. Он пре­красно знал, как часто бывает очень трудно сделать что-нибудь и как легко разрушить сделанное. Особенно в сельском хозяйстве, где все имеет длительную исто­рию. Срубить дерево достаточно нескольких минут, а, чтобы вырастить его, нужен не один десяток лет. Так и со скотом: хорошее стадо создается многими го­дами, а загубить его можно в одночасье, отравив не­годным кормом или не сумев уберечь от заразной болезни.

«Не таковое же ли дело и с моим наивожделеннейшим опытом? — думал Андрей Тимофеевич.— Самое ма­лое надобно бы 14 лет длиться ему, дабы каждый хлеб на каждое поле дважды пришелся. Тогда всякий мог бы уже заведомо основательно в пользе нового хлебопаше­ства удостовериться». О своем беспокойстве он сообщил князю Гагарину, который был очень заинтересован опытом и считал необходимым продолжить его. С этой целью он поручил Болотову составить своему преемни­ку подробную инструкцию. Однако, зная, в чьи руки он передает хозяйство, а также сколько знаний и старания нужно иметь для его ведения, Болотов мало надеялся на благополучное продолжение опыта и был прав. В бу­дущем он запишет об этом так: «Но сколь малого труда стоило мне написать сию инструкцию, столь мно­го, напротив, того смутился я и не знал, что мне пред­писать ему в рассуждение заведенных мною тут на опыт новоманерного семипольного хлебопашества. Князю неотменно хотелось, чтоб сей опыт продолжаем был во всей его форме и порядке, но как о господине Шестакове, бывшем некогда управителем в Бобриках, случилось мне слышать, что он человек хотя добрый, но сущий ахреян, и из простаков простак и тупица на­стоящая: а все оное хлебопашество в основании своем имело особую обширную систему, и успех и польза от такового хлебопашества не иначе могла ожидаема быть, как от непременного наблюдения учрежденного распорядка, то, полагая что все сие простаку тому не влезет и в голову, и что он не только исполнять того, по и понять будет не в состоянии, что после и оказа­лось действительно так, как я думал; однако, чтоб не упустить и сего из вида, то написал я относительно и до сего хлебопашества превеликое и наиподробнейшее наставление... и изъяснил все нужное наипростейшими рисунками» ^[1].

Впрочем, ни подробное описание, ни сопровождение его рисунками делу не помогли. При передаче опытно­го севооборота новый управитель не только не хотел вникнуть в суть дела, но и всячески отмахивался от него, без конца повторяя: «Да что это такое? Да зачем это нужно? Все это не надобно». Даже всегда уравно­вешенный Болотов вышел из терпения и, бросив инст­рукцию Шестакову, предупредил его об ответственно­сти перед князем в случае провала опыта. Печальный исход дела с экспериментом был предрешен. Для его проведения нужно было увлечение наукой, такое, как у Болотова, повседневное внимание и забота о ходе экс­перимента.

Андрей Тимофеевич не смог повторить подобный опыт в Богородицке: помешало отсутствие казенной земли, пригодной для его организации. Большинство пашенной земли волости было отдано на оброк. Земля, находившаяся в непосредственном ведении управителя, представляла собою леса, луга и пастбища, а неболь­шое количество казенной пашни было в таком черес­полосном владении, что думать о проведении опыта просто не было смысла.

Сочинение о российском хлебопашестве

В 70-е годы XVIII в. имя А. Т. Болотова становит­ся уже хорошо известным в кругу людей, имеющих отношение к сельскому хозяйству. Вольное экономи­ческое общество регулярно печатает его сочинения в своих «Трудах» и многие из них награждает медалями. Таковы, например, «Наказ управителю или приказчи­ку, каким образом ему править деревнями в небытность своего господина» (1770) — золотая медаль, «О разде­лении полей» (1771) — серебряная медаль и др. Эта популярность повлекла за собой событие, суть которо­го будет понятна из описания самого Болотова: «...Об­щество [Вольное экономическое] возлагало на меня в том же письме [осенью 1771 г.] комиссию, которую не так-то легко можно было выполнить, а именно: чтоб я сочинил одно сочинение для отсылки в Академию, а от ней в иностранное государство к сочинителям и из­дателям энциклопедии, в которой содержалось бы все­общее описание российского хлебопашества и всего хозяйства, о чем помянутые издатели нашу Академию, а сия наше Общество просили; и как сие не нашло никого кроме меня к тому способнейшего, то и возла­гало оно на меня сей труд и предписывало еще и самые пределы и величину сему сочинению» ³.

Пережив несколько приятных минут от почетного поручения, Андрей Тимофеевич все же забеспокоился: плохо выполнить — не в его обычае, хорошо — нужно много времени, а его-то как раз тогда и не хватало. Однако волей-неволей пришлось делать. «...В последу­ющий за сим день рождения моего и приступил дей­ствительно к сей работе, которую, как ни была она для меня трудна и велика... но в течение двух недель со­вершенно кончил и, переписав набело, отправил по почте в Петербург в Общество.

Но труд сей был совсем тщетный, и я не получил за него не только никакого награждения, но ниже благодарности, и не имел даже удовольствия видеть его напечатанным; да и не знаю совершенно и поныне, что с сочинением моим воспоследовало»⁴ (писано 30 декабря 1807 г.).

Автору этой книги не удалось обнаружить следов сочинения А. Т. Болотова «О российском хлебопашес­тве». Поскольку речь шла о статье для какой-то ино­странной энциклопедии, то конечным результатом должно быть ее опубликование в этом издании (скорее всего в Германии или Франции, с которыми в те вре­мена у России были наиболее прочные связи). Хотя из высказываний Андрея Тимофеевича о судьбе руко­писи видно, что он не видел ее напечатанной, я все же решил проверить немецкие и французские энциклопе­дические издания того времени. Ни за подписью Болотова, ни безымянной статьи о российском хлебо­пашестве в них не оказалось. Не удалось обнаружить и рукопись статьи ни в личных архивах Андрея Тимофеевича, ни в архивах Вольного экономического обще­ства и Академии наук СССР.

Можно лишь предполагать о ее содержании. К на­чалу 70-х годов (ВЭО запросило статью осенью 1771г.) Полотов уже опубликовал свои наиболее крупные ра­боты в области сельского хозяйства: «О рублении, по­правлении и заведении лесов» (1766—1767), «Примеча­ния о хлебопашестве вообще» (1768), «Об удобрении земель» (1770), «Наказ управителю» (1770), «О разде­лении полей» (1771).

В этих обобщающих трактатах Болотов изложил свои весьма прогрессивные для того времени принципы ведения сельского хозяйства. Трудности написания статьи, о которых он пишет, заключались, по-видимому, в том, чтобы в ограниченный объем поместить возмож­но больше наиболее важного материала.

Садовые заботы

Садоводство было одним из любимых занятий Анд­рея Тимофеевича. Только зима прерывала его обще­ние с садами, где он знал каждое дерево, его происхож­дение и историю. При вынужденных отлучках из дому он скучал по своим любимцам и старался как можно быстрее закончить дела на стороне, чтобы, вер­нувшись, снова окунуться в хлопотливую жизнь в садах.

Вот и в ближайшие два-три дня ему предстояло основательно поработать в саду: у плодовых деревьев началось летнее сокодвижение и нужно было своевре­менно провести «листковые прививки». Накануне почти весь день они провели с садовником за состав­лением плана прививок, и теперь предстоит воплотить его в жизнь.

О прививках глазком Болотов писал так: «О сих я не знаю, что иное мне сказать, кроме той похвалы, ко­торую они заслуживают, и тех многих различных вы­год и преимуществ, которые они перед всеми прочими имеют. Признаюсь, государь мой, что я их так люблю, что всего паче советовал бы вам к одним им привы­кать и большую часть прививков в вашем заводе при­менить оными». 

Преимущество летних прививок глазком перед ве­сенними прививками черенками ученый видел в следу­ющем: 1) они значительно меньше по объему, и по­этому можно более экономно использовать привои, не причиняя большого вреда маточным деревьям; 2) под­вои подвергаются меньшему травмированию, что спо­собствует лучшему приживанию прививки; 3) в случае неудачи прививки ее можно повторить; 4) для надеж­ности результата прививки к одному подвою можно одновременно привить несколько глазков; 5) подвойные сеянцы для «листковой прививки» можно использовать значительно раньше; 6) сроки летней прививки при­ходятся на период с меньшей занятостью другими работами в саду; 7) прививка глазком более проста по сравнению с прививкой черенком, поэтому можно использовать менее квалифицированных рабочих.

Андрей Тимофеевич сообщал, что все его дворовые люди (в том числе и дети 10—14 лет) были обучены прививке глазком, что позволяло ежедневно произво­дить многие сотни операций. «Листковые прививки» приживаются лучше, растут быстрее и к плодоношению приступают раньше, а формировать крону дерева из привоя глазком удобнее.

Однако преимущества «листковой прививки» в пол­ной мере проявятся лишь в том случае, если будут соблюдены определенные правила. Большинство из них были выработаны самим Андреем Тимофеевичем на основе большой серии исследований. Остановимся лишь на основных из них.

Веточки, с которых будут браться глазки, необхо­димо специально подбирать: с южной стороны дерева, в верхней его части, самые толстые, прироста этого года, с самых плодоносных ветвей.

Сразу после срезки ставить нижними концами в сосуд с водой, из которого брать по одному по мере надобности.

Если прививочный материал будет транспортиро­ваться из других мест, следует везти его в сосуде с водой или же, связав в пучки, облепить сырой мягкой глиной, укрыть мохом или соломой и обвязать рогожей или дерюгой. При такой упаковке привои хорошо со­храняются 3—4 дня.

В качестве подвоев следует использовать сеянцы 1—3 лет, а на взрослых деревьях прививку делать на топких сучьях (не толще мизинца, но и не тоньше гусиного пера), с нежной корой.

Глазки для прививки нужно употреблять не все подряд, а с выбором: лучше всего средние (по распо­ложению на ветке), хорошо вызревшие, вздутые, почки самые верхние и плоской формы не брать.

Разрезы на подвое делать в виде буквы «Т» по раз­меру глазка, аккуратно, не повреждая древесины, ост­рым ножом.

Отворачивать углы разреза для вставления глазка тоже нужно аккуратно с наименьшим повреждением «сочного слоя» (камбия).

«Жеребеек кожи с оком» (щиток) необходимо срезать с ветки так, чтобы он не был слишком боль­шим, но обязательно захватывал всю почку, на щитке не должно быть древесины.

Щиток следует вставлять в разрез на подвое таким образом, чтобы он весь вошел под кору подвоя и со­прикасался с ним всей своей внутренней поверхностью, по раздвигая края подвоя, поэтому надо срезать щиток максимально узким (но не повреждая почку).

Прививку необходимо производить специальным, хорошо подготовленным инструментом, разрезы — ма­леньким острым ножичком, отвороты коры — костяной пластинкой такой минимальной толщины, чтобы она не сгибалась при отворачивании коры. В садах Андрея Тимофеевича применялись инструменты для прививки ого собственной конструкции.

Привитый щиток нужно обвязать эластичным мо­чалом вокруг штамба подвоя так, чтобы почка осталась открытой, а щиток был плотно прижат к подвою, что обеспечивает лучшее срастание их тканей.

Примерно через 2 недели обвязка снимается, а рас­тущий побег привоя подвязывается к стволу подвоя, чтобы обеспечить вертикальное направление его роста.

Биологическими закономерностями Болотов руковод­ствовался и в выборе сроков прививки. В те времена широкое распространение имело приурочивание начала сельскохозяйственных работ к религиозным праздни­кам, особенно к дням «святых» (Николин день, Михай­лов день и т. п.). Андрей Тимофеевич резко критико­вал такую суеверную практику, справедливо указывая на то, что большинство праздников твердо зафиксиро­вано календарем, а природные процессы значительно колеблются во времени по годам. Большую достовер­ность, по мнению Болотова, имеют народные приметы, основанные на фенологических наблюдениях и богатом земледельческом опыте.

Большинство рекомендаций А. Т. Болотова по при­вивке плодовых деревьев сохранило значение и в наши дни.

Тревожные дни Пугачевского восстания

Беды, говорят, не приходят в одиночку. Словно бы в подтверждение этой поговорки, семье Болотовых на новом месте (в Киясовке) кроме волнений, связанных с домом, пришлось пережить немало неприятных минут, обусловленных событиями крестьянского восстания под руководством Емельяна Ивановича Пугачева. Грозное движение войск восставшего народа сопровож­далось волной тревожных слухов, которые порой дале­ко опережали линию военных действий, наводя страх на помещиков. Дошли такие слухи и до Киясовки.

А вскоре они получили и официальное подтвержде­ние. Как-то к Андрею Тимофеевичу разом примчались старосты и бурмистры из всех крупных сел с донесени­ем, что все окрестные деревни охвачены тревогой и волнением. Это обстоятельство не на шутку взволно­вало Болотова, и он попытался выяснить у прибывших подробности о движении войск Пугачева. Однако те и сами толком ничего не знали, они лишь получили от частного смотрителя строгое указание немедленно на­рядить от каждых ста душ по два человека вооружен­ных, одного пешего и другого конного, и тут же напра­вить их в Коломну. Из остальных же молодых мужиков четвертая часть должна быть готовой к немедленной отправке по особому дополнительному распоряжению.

Выяснилось, что тревога в деревнях была вызвана отнюдь не боязнью приближения войск Пугачева, а нежеланием крестьян идти на войну. Поскольку добро­вольцев быть в числе двух от сотни жителей не оказа­лось, Болотов решил прибегнуть к жребию. Однако и это предложение управителя не встретило поддержки со стороны крестьян. Они с возмущением говорили, что в их деревнях есть хитрецы, которые в свое время под разными предлогами уклонились от рекрутчины, и что их-то и следует послать сейчас. Андрей Тимофеевич после недолгого размышления нашел такое предложе­ние разумным, и состав направляемых в Коломну был определен. Однако «избранники» выдвинули встречное требование: обеспечить их материально. Решили: вы­дать пешему по рублю на неделю, конному —по три. Конный воин должен был ехать на своей лошади, за что ему дополнительно определили за лошадь шесть рублей, за седло — полтину. Определить-то определили, но откуда взять деньги, никто не знал. После долгих споров и шума все же нашли выход: освободили одно­го мужика от рекрутства, за что он согласился внести двести рублей.

А слухи все росли, кое-кто утверждал, что войска Пугачева уже очень близко и скоро появятся около Москвы, а ведь она совсем рядом. Больше всего в семье Болотова беспокоились женщины. Наслушавшись всевозможных вестей от слуг, они обращались за разъяснениями к главе дома. Андрей Тимофеевич как мог ободрял их, заверяя, что Пугачев в их места не придет, в если и появится, то вооруженные отряды из местных крестьян, которые сейчас собирают, сумеют дать ему должный отпор.

Жена и теща были менее оптимистичны: им каза­лось, что надеяться на крестьян, хотя они и будут во­оружены, особых оснований нет. Скорее всего, они сра­зу же перейдут на сторону Пугачева и будут сражаться вместе с его войсками против царских солдат, а заодно и против помещиков.

Очевидно, основания для таких рассуждений были как у женщин, так и у самого Болотова. Не один раз он уже подумывал над тем, чтобы уехать куда-нибудь и там переждать беспокойное время. Впрочем, мысли эти тут же и отбрасывались им самим, как совершенно безосновательные. Куда сейчас уедешь, рассуждал сам с собой Болотов, разве обстановка не везде одина­кова? Всюду крестьяне, если не открыто, то в сердцах своих, бунтуют и готовы поднять руки на своих при­теснителей-помещиков.

Уже вскоре Болотов на личном примере убеждается в ненависти крестьян к помещикам. После подбора людей для подавления восстания Пугачева был назначен день их отправки. При проводах Андрей Тимо­феевич решил сказать воинам напутственное слово. Он напомнил, что они не простые крестьяне, а императрицыны, что они не должны посрамить себя трусостью. Вот этакому молодцу, обратился он шутливо к одному из воинов, что не драться, один десятерых может убрать! Однако тот не принял шутки и, усмехаясь, заявил, что вовсе не собирается сражаться против сво­их братьев — крестьян. А вот вас, бояр, готов хоть десятерых посадить на свое копье.

Болотов не на шутку струхнул, он никак не думал, что его слова могут вызвать такую реакцию, в общем-то совершенно естественную: крестьяне, измученные непо­мерной эксплуатацией и бесправием, конечно же не могли остаться безучастными к борьбе своих братьев по классу, примкнувших к Пугачеву.

Тревоги и волнения Болотовых оказались напрасны­ми. На сей раз помещикам и царскому правительству удалось подавить крестьянское восстание, и еще долго в России продолжалось деление общества на господ­ствующих и угнетенных. Холодным январским днем 1775 г., будучи в Москве, Болотов присутствовал при казни Емельяна Ивановича Пугачева. Это событие произвело на него большое впечатление, он подробно зафиксировал его в своем дневнике, а впоследствии подробно описал в автобиографических записках. Ве­роятно, это одно из лучших свидетельств очевидца. Кроме того, Андрей Тимофеевич сделал зарисовку каз­ни. Увеличенная копия этой зарисовки хранится в Го­сударственном Историческом музее.

Журнал «Сельский житель»

Первоначально деловые, а затем и дружеские отно­шения с московским издателем и книготорговцем Ридигером позволили Андрею Тимофеевичу в конце кон­цов приступить к изданию собственного сельскохозяй­ственного журнала. При этом он отнюдь не преследовал каких-либо меркантильных целей. Чаще всего наоборот, деятельность, связанная с изданием своих работ, при­водила его к дополнительным расходам. Однако страсть к научным исследованиям и желание ознакомить других с их результатами настолько владели Болотовым, что он не жалел на них ни времени, ни средств. Жур­нал под названием «Сельский житель» (по обычаю тех времен с весьма длинным подзаголовком) начал вы­ходить осенью 1778 г. Печатался он на плохой бумаге, внешне был малопривлекательным, не имел сплошной нумерации страниц и заголовков статей, что затрудня­ло быстрое отыскание нужного материала, но зато со­держанию его могли позавидовать многие иностранные журналы того периода. Достаточно сказать, что лишь в первой части издания были опубликованы статьи, и каждой из которых было крупное научное откры­тие ⁸.

Успешной творческой, в том числе и литературной, деятельности Болотова во многом способствовали такие особенности его характера, как большая наблюдатель­ность и склонность к фиксированию всего увиденного и дневниках, журналах и т. п. Многими научными открытиями Андрея Тимофеевича мы обязаны именно этим сторонам его личности. В качестве примера при­ведем работу «О неспособности сладких яблонь прини­мать прививку». За свою долгую жизнь ему много при­ходилось заниматься прививками. В специальных журналах (с планом размещения деревьев) он отмечал, когда, каким сортом привито дерево или сеянец, кто производил прививку. Проверяя результаты работ, Бо­лотов частенько обнаруживал, что прививка не удалась. Зная, что в период массового проведения этой работы к ней часто привлекаются малоопытные люди, этим он и объяснял неудачи.

Но вот как-то, к своему большому удивлению, Боло­тов обнаружил не прижившиеся прививки, сделанные садовником дядей Серегой, которого он знал как отлич­ного специалиста. Оставить такой случай без внимания Андрей Тимофеевич не мог и пошел за разъяснениями к садовнику.

Дядя Серега категорически отверг возможность того, что в запись закралась ошибка. Он сам делал все, что за ним записано. Причины, почему часть прививок не удалась, он не знает, производил прививку всегда оди­наково. В свое время его и самого крайне удивляло такое странное обстоятельство.

Крепко задумался Андрей Тимофеевич: задачка оказалась не из простых. Внимательно изучал записи и журналах. И в конце концов обнаружил любопытную деталь; не прижились прививки садовника на деревьях с хорошими сладкими плодами. Случайность? Может быть. Но все же следует проверить. И он проводит серию специальных опытов. Сначала подобрали в ка­чество подвоев «сладкие» яблони и привили на них 

различные сорта. Почти все прививки не прижились. Тогда эксперимент расширили; в качестве подвоев использовали деревья не только со сладкими, но и с кислыми плодами. На «кислых» яблонях прививки уда­лись хорошо, а на «сладких» снова не прижились. Тайна с неудачными прививками была разгадана, авто­ритет дяди Сереги восстановлен, а Андрей Тимофеевич опубликовал свое интересное открытие. По-видимому, современным физиологам и биохимикам растений впол­не под силу объяснить сущность явления, обнаружен­ного А. Т. Болотовым.

Из декоративного растения — в овощное

Много внимания в своей работе по совершенствова­нию хозяйства Андрей Тимофеевич уделял вовлечению в культуру новых растений, и вклад его в этом направ­лении трудно переоценить.

Сколько растений, в настоящее время представля­ющих собой сельскохозяйственные культуры, во вре­мена Болотова были декоративными и разводились в садах или даже в комнатах как цветы. Таковы, напри­мер, подсолнечник, томаты. Томаты под названием «любовное яблоко» (отсюда второе название — «поми­дор», от искаженного «Pomme d’amour») встречались у многих помещиков. Растения с красивыми листьями, хотя и мелкими, но довольно многочисленными жел­тенькими цветками, а затем плодами — сначала зеле­ными, затем желтыми и, наконец, красными, они хоро­шо украшали интерьер (с запахом, несколько резким и для многих людей неприятным приходилось мирить­ся).

Любознательность Болотова сыграла для нас важ­ную роль и в этом случае. Попробовав как-то покрас­невший плод томата, Болотов пришел к выводу, что он довольно приятен на вкус и вполне может употреб­ляться в пищу. Как всегда, со своим открытием он пер­вым делом обратился к теще — своему верному другу и советнику во всех его начинаниях. Мария Абрамов­на, съев половинку плода, одобрила новинку и посове­товала зятю начать основательные исследования рас­тения. Впрочем, другим родичам и слугам плоды томата не понравились, слишком уж они отличались от овощей, к которым все привыкли: огурцов, гороха, репы, моркови.

Андрей Тимофеевич особенно не удивился отрицательной реакции домочадцев на «любовные яблоки», он знал силу привычки. Однако знал и другое: человек привыкает ко всему. И, надеясь на будущее, начал тщательно изучать томатное растение, вместе с тем исподволь приучая домашних к новому блюду. В ре­зультате исследований Болотова были в основном разра­ботаны те приемы выращивания томатов, которыми мы пользуемся и по сей день. Установив, что период от посева до получения зрелых плодов не укладывается в безморозный период его местности, Андрей Тимофе­евич разделил его на три части и соответственно этому предложил следующую технологию: 1) посев и выра­щивание рассады в парниках и теплицах (март—ап­рель); 2) высадка рассады и выращивание растений в от­крытом грунте (май—август), 3) съем невызревших плодов и дозаривание их в теплых помещениях (сен­тябрь-октябрь) .

И все же Андрей Тимофеевич дождался того дня, когда на его столе в качестве признанного блюда ока­зались томаты. Правда, до этого прошло немало време­ни, но тем приятнее была победа, одержанная над ру­тиной и косностью. И с каким удовольствием наблюдал он за гостями, собравшимися по случаю его именин, охотно подкладывавшими на тарелки салат с томата­ми, угощая друг друга. Давайте и мы помянем добрым словом своего соотечественника, подарившего нам чу­десную овощную культуру.

Исследование кормовых растений

Андрей Тимофеевич обладал способностью мыслить широко, охватывать процессы в природе и сельском хозяйстве во всем их многообразии и многочисленных связях. Говоря о соотношении между земледелием и животноводством, он сформулировал его следующим образом: «Соблюдение должной пропорции между скотоводством и хлебопашеством есть главнейший пункт внимания сельского хозяйства. Сии две вещи так между собою связаны, что если одна упущена будет, то неминуемо нанесет вред и другой»⁷. Определяющие связи между этими двумя отраслями он видел в следующем: растениеводство должно обеспечивать животноводство всем необходимым набором кормов во все вре­мена года; животноводство отдачей навоза поддержива­ет плодородие почвы, возвращает полю то, что взято у него с урожаем. Самое неразумное, считал Болотов, дер­жать скот впроголодь. Кто из-за плохого кормления использует скот не в полную меру, тот варварски раст­ранжиривает и другой капитал (помещения для скота, обслуживающий персонал, да и сами корма).

Анализируя состояние кормовых угодий, Болотов приходил к выводу, что в трехпольном хозяйстве нель­зя организовать правильное соотношение между пашней и скотом. Вот почему он так активно ратовал за введе­ние кормовых полей. Особое значение Андрей Тимо­феевич придавал бобовым растениям, в частности мно­голетним бобовым травам — клеверу и люцерне. Много­вековой крестьянский опыт твердо убеждал, что луга и сенокосы, на которых в составе травостоя имеются «кашки» (так в народе издавна называют клевера), представляют собою наиболее ценные кормовые угодья. Скот с таких пастбищ не бежит в поисках других мест, а спокойно пасется, с удовольствием пощипывая ла­комую траву. Болотов не раз сам наблюдал, как коро­вы из охапки сена, положенного им в кормушки, вы­бирают растения клевера. Элементарная логика под­сказывала, что можно значительно повысить питатель­ность сена, если клевер в нем будет не редкой находкой, а главной составной частью, т. е. нужно специально сеять его на полях, лугах и пастбищах.

По своему обыкновению, прежде чем дать какие-либо практические рекомендации, Андрей Тимофеевич обстоятельно изучал литературу по данной проблеме, отечественную и западноевропейскую, для уточнения неясных вопросов проводил специальные опыты. Так было и с клеверами.

Обобщив зарубежный и собственный опыт, Болотов опубликовал в «Экономическом магазине» серию ста­тей (ч. 34 и 35 за 1788 г.) общим объемом около 100 страниц. Особое внимание в этой работе было уделе­но «обыкновенной красной дятловине» (еще одно на­звание клевера). Следует особо подчеркнуть, как умело подходит Болотов к отбору материала из иностранных источников, сообщая своим соотечественникам только то, что важно для условий русского хозяйства, техно­логически рационально и экономически выгодно.

Из рекомендуемых им приемов возделывания кле­вера укажем на следующие, сохранившие значение и в наше время.

1. Совместный посев семян клевера с зерновыми яровыми и озимыми культурами. Учитывая, что под покровом зерновых растения клевера будут испытывать недостаток света, Болотов рекомендовал несколько уменьшать норму высева семян зерновых, особенно ржи, то же делать и при размещении посева на хорошо удобренных почвах.
2. Смеси клевера со злаковыми травами: райгра­сом, палошником (так называлась тогда тимофеевка). О функции травосмесей бобовых и злаковых трав в качестве структурообразователей почвы тогда еще не было известно, и их применяли лишь для повышения кормового достоинства.
3. Использование клевера как в летнее время в ка­честве зеленого корма, так и зимой в виде самого пита­тельного сена. При выпасе коров на клеверном поле соблюдать осторожность (не пасти по росе и после дож­дя во избежание вздутий живота).
4. Использование клеверища в качестве предшест­венника озимых культур. Такой прием Болотов при­равнивал к удобрению поля навозом.

Особого внимания, с его точки зрения, заслуживает семеноводство клевера.

Андрей Тимофеевич собирает семена с дикорасту­щих клеверов и размножает их. Затем через Вольное экономическое общество достает семена красного и бе­лого клеверов из Голландии. Посеяв их на участках, расположенных рядом с участками, засеянными семе­нами с местных клеверов, Болотов убеждается в том, что голландские клевера мало чем отличаются от мест­ных. С тех пор он стал разводить только местные по­пуляции.

Особенно понравилась Болотову люцерна. Эта уди­вительная трава поразила его своей способностью к быстрому отрастанию после скашивания. Даже при длительном отсутствии дождей люцерновые участки уже через неделю после того, как траву на них скоси­ли, снова становятся зелеными, и животные с большой жадностью набрасываются на отаву люцерны. При этом ни от каких других растений коровы не дают столько молока. Способность люцерны хорошо расти в условиях сухой погоды Болотов объяснял особенностями корне­вой системы: мощные корни глубоко уходят в землю 

и обеспечивают растения влагой из нижних горизонтов почвы. Об урожайности люцерны Болотов сообщал так: «Одним словом, она росла у меня наивожделеннейшим образом, и я в третий как наилучший год ее роста мог и по здешнему климату ее три раза косить и высушен­ного сена получать такое количество, что ежели б по­сеяна была целая десятина и вся бы она так хороша была, то простиралось бы оно в первый раз до 800 пу­дов, а другой — до 500, а в третий — до 300, всего до 1600 пудов, и такого в самом деле сена, которое попо­лам с соломой мешать можно было, а со всем тем была бы она скоту чрезвычайно едка и питательна» ^[1].

Основатель экологического направления в производстве

В основе теоретических работ по сельскохозяйствен­ной биологии, а также практических рекомендаций Анд­рея Тимофеевича для земледельцев лежали в первую очередь его наблюдения и исследования природных про­цессов. С этой точки зрения весьма примечательна его статья «Об улучшении лугов», написанная в виде отве­та на запрос корреспондента журнала «Сельский жи­тель». Автор запроса спрашивал, почему у него луга с каждым годом становятся все хуже и что ему предпри­нять для их улучшения. Болотов не ограничился одни­ми практическими рекомендациями, а снабдил их глу­боким теоретическим обоснованием. Мысли, высказан­ные им в ответном письме, следует рассматривать как зачатки тех научных идей, которые впоследствии ра­зовьются в самостоятельную науку — экологию расте­ний. В наши дни, в связи с интенсивным загрязнением человеком природной среды, она становится в первые ряды приоритетных наук. В отличие от метафизичес­ких представлений о природных ландшафтах, свойствен­ных многим ученым XVIII в., Болотов развивал взгля­ды, которые мы сейчас охарактеризовали бы как диалектические. Вырождение лугов он рассматривал как естественно-исторический процесс, в котором в резуль­тате взаимодействия климата, почв и растений проис­ходит смена растительного покрова. Он подчеркивал, что хорошему состоянию почв соответствуют луга с хо­рошими травами, а истощенным, задерненным и закис­ленным — луга с худшими травами, вплоть до мхов.

Образно, языком того времени Андрей Тимофеевич изложил свои мысли: «Переходя с места на место, по­всюду ли найдем мы одинакие произрастения? Уви­дим ли много тех на лугах, которые в лесу растут, а в лесах тех, который лугам более свойственны? Родящие­ся же на пашнях между хлебов размножаются ли гораз­до па лугах, и луговыя на пашнях?.. Она [природа], про­изведя их с преудивительной разностью в устроении, расположении, в росте, в нежности, грубости, в долголе­тии и недолготе дления и в тысяче других вещей, пока­зала всем особые места, где им рость, и предписала, как им тут и как в иных местах плодиться и размножаться, куда они по случаю ежели перенесены будут... От сего- то самого и происходит то, что на одном и самом том же месте со временем могут совсем другие произрастения произойти и размножиться, нежели какие до того тут раживались. Нужно только земле истощить свои силы; прийти в худшее состояние или некоторым обстоятель­ствами перемениться, как все прежния, потеряв свои выгоды и сделавшись к таковому удобному своего рода размножению, как было прежде, через то неспособны­ми, мало-помалу переводятся, а их места заступают иные и те, которым худоба земли и тогдашние обстоя­тельства свойственнее и кои в самой такой наиудобнее плодиться и размножаться могут. А ежели земля со временем сделается еще хуже и для сих уже неспособ­ною, то переведутся и сии, а их места заступят третьи... По когда сие справедливо, то чему ж надобно выйти, когда и вся луговая земля, от времени до времени те­ряя свои силы, на конец перед прежним состоянием своим сделается хуже? Не тому ли натурально, что тогда все те произрастения, которым свойственно рость на добрых землях, начнут ослабевать, а напротив того те брать верх и с вожделенным успехом размножаться, которым на худшей земле рость свойственнее? А когда так, то не утеснят ли сии первых и не выживут ли на конец совсем вон и не овладеют ли одни всем лугом?

Вот причина, от чего ваши, государь мой, луга худы и от чего тот проклятой, мох размножился на оных. Он принадлежит к произрастениям последнего рода и размножается на тех землях, в которых натура истощила уже силы свои»⁹.

Насколько прогрессивными были научные взгляды Болотова по сравнению со взглядами современных ему (и даже более поздних) ученых Запада, можно заклю­чить, сравнивая приведенные выше слова со следующи­ми высказываниями А. Тэера: «Некоторые прилежные наблюдатели полагают, что заметили на лугах нату­ральное изменение в травах, то-есть что по прошествии нескольких лет не находили они в дерне тех растений, из которых он преимущественно состоял, а другие уже росли на их месте... Конечно, это могло произойти от разных случайностей...» ¹⁰.

На основе своих теоретических представлений Боло­тов логически приходит к тем мероприятиям, которые необходимо проводить для улучшения лугов: «...наилуч­шим и наинадежнейшим средством почитаю я распахи­вание лугов и превращение их на несколько лет в паш­ню, дабы между тем все коренья худых трав могли перевестись, а потом по предследуемому удобрению земли, запускание их опять в луг либо просто, либо подражая примерам иностранным с посевом на них се­мян луговых и лучших родов трав» .

Здесь перед нами научно обоснован такой агрономи­ческий принцип, от которого до современных луговых севооборотов один шаг.

Такие же высказывания А. Т. Болотова об охране природы относятся и к другим объектам «натуры»: ле­сам, водоемам, пашням. Следует отметить, что он от­нюдь не рассматривал природу как «храм божий», в ко­торый можно входить только для того, чтобы восхи­щаться его совершенством и красотой, хотя через всю свою долгую жизнь Андрей Тимофеевич пронес неуга­саемую любовь к окружавшей его природе.

Пользоваться природой, не разрушая ее,— вот де­виз Болотова. Все в ней находится в подвижном равно­весии: что-то исчезает, что-то появляется. Человек мо­жет брать из природы все, что в ней есть, поскольку она самовосстанавливается за счет круговорота веществ и жизненных процессов, происходящих в ней. Но брать нужно, не выходя за пределы разумного, не более того, что в конкретных условиях природа может восста­новить.

В частности, по отношению к лесу Болотов разрабо­тал строго научную систему лесопользования, суть которой отражена в самом названии статьи по этому во­просу: «О рублении, поправлении и заведении лесов». Ученый связывал в единое целое взаимоотношение че­ловека с лесом: рубить деревья, ухаживать за остав­шимися, заводить новые взамен срубленных.

Предлагаемая им система отличается строгим научным подходом, основанным на знании биологических закономерностей развития леса. С учетом этого Боло­тов свою лесную дачу из лиственных пород разделил на ? лесосек при использовании леса на дрова и на 40 ле­сосек, когда деревья предназначены в качестве строи­тельного материала. При ежегодной рубке по одной лесосеке в строевом лесу через 40 лет первая делянка снова будет готова к рубке.

Хвойные леса Болотов рекомендовал использовать главным образом для строительных целей, а число ле­сосек доводить до 80, поскольку рост хвойных деревьев происходит значительно медленнее по сравнению с лист­венными.

Лиственные леса самовосстанавливаются за счет корневой поросли от пня, и задача владельца леса лишь регулировать нужное развитие этой поросли.

У хвойных пород, как отмечал Болотов, пни срублен­ных деревьев не обладают способностью к возобновле­нию нового поколения. Поэтому хвойные леса нужно восстанавливать путем посева семян. Не ограничиваясь общими положениями о порядке рационального лесо­пользования, ученый разработал технологию многих ра­бот в лесном хозяйстве. Большинство из них применя­ются и сейчас.

Болотов считал необходимым хозяйский подход не только к лесу, но и ко всему, что находится в нем: яго­дам, грибам, птицам, животным и др. Неразумно остав­лять в лесу неиспользованным то, что можно упо­требить в пищу. Но нельзя хищнически относиться к дарам природы: например, собирать птичьи яйца, по­скольку это ведет к сокращению поголовья птиц, выры­вать с корнем грибы.

Свои мысли о содружестве с природой Андрей Ти­мофеевич высказывал еще в те времена, когда населе­ния в России было немного, а леса еще только начинали вырубаться. Вероятно, многим из современных ученых стоит призадуматься над этими мыслями, с тем чтобы более настойчиво противостоять вырубке лесов в водоох­ранных зонах, превращению многих рек в речки, а речек в тощие ручейки, уничтожению последних кедра­чей в сибирской тайге.

Сейчас в нашем обществе все большее внимание на­чинают привлекать такие понятия, как замкнутый цикл производства, безотходные технологии, направ­ленные на наиболее рациональное использование при­родных ресурсов, и экологически чистое производство.

Тут вполне уместно вспомнить изречение: «Всякое новое — это хорошо забытое старое». Действительно, все, о чем только что было сказано выше, делал в свое время Болотов, только на более простой основе, но тем не менее весьма разумно. Приведем простой пример. Болотов всю получаемую продукцию растениеводства реализовал без отхода, в том числе и солому, и гумен­ные остатки, часть в корм скоту, часть в подстилку. Подстилка с экскрементами животных давала прекрас­ный навоз, который вносился в почву, возвращая ей плодородие. Замкнутый цикл — безотходное произ­водство.

Во многих современных колхозах и совхозах ком­байны жнут и молотят хлеб, разбрасывая по полю мя­кину и полову, укладывая в небольшие копны солому, которую потом частенько не успевают во время заскир­довать, и она гниет до тех пор, пока не помешает но­вой обработке почвы и ее не сожгут. Экскременты же животных гидросмывом удаляют из животноводческих комплексов, и они в конечном счете попадают в водое­мы, убивая там все живое, или в виде сметанообразной массы вывозятся на поля, расталкиваются кое-как бульдозерами, принося вместо пользы, которую пола­галось бы получать от навоза, вред в виде пятен земли или полегшего хлеба на местах, где навоз был заделан сплошной массой. Не пора ли нам позаимствовать опыт Болотова? Не в деталях, конечно, а в принципах хозяйствования, в частности в организации замкнутых цик­лов с безотходной, экологически чистой технологией.

Замечательное научное открытие

А теперь рассмотрим опыт Андрея Тимофеевича с посевом яблочных семян, заложенный еще в середине 60-х годов. Через десять лет почти все яблони, вырос­шие из сеянцев, полученных от посева семян из плодов одного дерева сорта Украинская зеленка, достигли поры плодоношения. Можно было подвести итоги. После анализа данных опыта Болотов пришел к следую­щим выводам: «1. Из всего количества, простиравшегося до ста деревцев, оказалось только две яблони... во всем друг другу подобны; прочие же все подвержены были по всем признакам превеликому различию. 2. Ни одно деревце не произвело плодов, совершенно подобных тем, из каких были взяты семена, а плоды их не токмо во всем были от них различны, но и... составляли во всем новые и оригинальные породы»

В следующих за тем девяти разделах статьи, из которой приведена цитата, Андрей Тимофеевич излагал различия между деревьями по строению плодов, их вку­су, срокам созревания, лежкости, устойчивости к вреди­телям и болезням (как в процессе роста, так и при хранении), а также по морфологии деревьев, характеру листопада, устойчивости к зимним холодам.

Убедившись в удивительном разнообразии сеянцев яблони, полученных из семян одного растения, Болотов не мог оставить этот факт без объяснений. Слишком уж в явном противоречии находился он с правилами на­следования сортовых признаков у других растений. Свои лучшие надежды земледелец всегда связывал с приобретением и размножением хороших сортов, с тем обстоятельством, что, посеяв семена сорта, характери­зующегося комплексом определенных биологических и хозяйственных признаков и свойств, он получит в но­вом урожае такие же семена. Долго ломал голову над разгадкой удивительного явления молодой ученый. Мо­жет быть, так и не нашел бы он ответа, если бы не его исключительная наблюдательность и удивительная способность к сопоставлению явлений, происходивших в разное время и касающихся разных объектов.

Помимо данных опыта по изучению потомства яб­лони аналогичные результаты получил Болотов при посеве тюльпана, где он также встречался с большим разнообразием потомства, хотя семена брались из од­ной коробочки. Длительные размышления не проходи­ли бесследно, мысли постепенно сужали круг выводов и заключений. И. наконец, обобщающая идея пришла.

Однажды весной Андрей Тимофеевич осматривал сад. Теплая солнечная погода способствовала активно­му проявлению жизни. Высоко в небе пели жаворонки, на земле в траве копошились многочисленные букашки. 

Яблони, находящиеся в полном цвету, белели огромны­ми шапками крон. Воздух был наполнен гудением пчел, которые непрерывно летали во всех направлениях. Бо­лотов не первый раз видел работу пчел, но теперь его внимание привлекли маршруты этих маленьких тру­жениц. Присмотревшись, он заметил, что они, порабо­тав на одном дереве, перелетают на другое. При этом на их ножках накапливаются желтенькие комочки, называвшиеся в здешних местах «калошками».

И тут долго мучившая его загадка разнообразия потомства, полученного из одного плода яблони, нашла четкое решение. Мысль, послужившая основой для крупного открытия в биологии, была довольно проста: если пчелы, собрав пыльцу на свои «калошки» на одних цветках, затем летят на другие, то, ползая по ним и задевая «калошками» за их пестики, они могут опылить растение пыльцой другого цветка. А посколь­ку сортов яблони в саду много, пыльца будет разной, отсюда и разнообразие потомства.

Выбрав яблоню, у которой нижние ветки с распу­стившимися цветками располагались на уровне глаз, Андрей Тимофеевич стал внимательно следить за рабо­той пчел. Вскоре он убедился, что они действительно, перелетая с цветка на цветок и ползая по ним с целью сбора пыльцы, могут переносить эту пыльцу с одного цветка на другой как в пределах одного дерева, так и с одного дерева на другое.

Тогда Болотов не менее внимательно начал изучать процесс цветения у яблони. Планомерные наблюдения над формированием бутонов, раскрытием цветка, со­зреванием тычинок и пестиков привели Андрея Тимо­феевича к другому очень важному открытию, извест­ному в современной биологии под названием дихога­мии. Сущность его заключается в разновременном созревании органов размножения (пыльца в тычинках созревает раньше или позже готовности рылец к опы­лению).

Болотов не только установил этот факт, но и сумел дать ему научное объяснение. Логически рассуждая, он пришел к выводу, что разновременным созреванием тычинок и пестиков природа препятствует самоопыле­нию и способствует перекрестному опылению. Между прочим, явление дихогамии на других растениях ученые наблюдали и до Болотова. Мало того, иностранные биологи Понтедера и Алстон даже использовали его в качестве аргумента в борьбе с теорией существования пола у растений. Рассматривая самоопыление как единственный нормальный процесс опыления, они ут­верждали, что, поскольку созревание пыльцы и рылец происходит не одновременно, самоопыление, а следова­тельно, и половой процесс невозможны и, таким обра­том, теория пола является несостоятельной. Болотов был активным сторонником существования пола у рас­тений и взглянул на дихогамию другими глазами. Он увидел в ней возможность для природы создать разно­образие растений и лучшую приспособленность их к различным условиям существования. Вот какими сло­вами изложил это сам Болотов: «...во время же цвету яблоней они ежедневно посещаются множеством пчел, которые, перелетая с одного дерева на другое, ищут в цветках их меду и между прочим для составления так называемого в сотах их хлеба набирают на задние свои ножки помянутую желтую семенную пыль и произво­дят так называемую и видимую на коленцах их калошку,— то легко может статься, что они в тех цветках, в коих семенная пыль еще не созрела, дотрагиваются своею калошкою до не обсемененных еще пестиков, прежде нежели они осыплются своею собственною семенной пылью, а чрез то и подают средство натуре зародить в тех цветках уже не такие семена, какими бы по природе своей быть надлежало, а другие, способ­ные производить от себя породы совсем новые и до того не бывалые» ¹³.

Впервые к этим мыслям он пришел еще в 70-е годы XVIII в. Однако в статье «О посеве яблочных се­мян», изложив результаты опыта, ограничился лишь сообщением о своей догадке: «Коротко, все помянутые обстоятельства довели меня до того, что ныне я нимало в том не сомневаюсь, что от посеянных Яблоновых почек [семян] родятся когда не все, так на большую часть разные, так сказать оригинальные или совсем новые и особые роды яблони. А не оставив сей пункт без того, чтоб об нем многажды не подумать и не по­стараться о исследовании причин, сие производящих, попадаю уж на мысль, мне особо сие явление нарочито объясняющую. Я нахожу в нем некое естественное таинство и усматриваю уже отчасти истинные тому причины. Но как они физические, а читателям моим по-прежнему и скажу, что как бы то ни было, но я, при­метив все сие за несколько лет перед сим, перестал раз­бирать почки, но собираю и сею их без всякого разбора и применяю уже к ним прививки...» ¹⁴

И только 50 лет спустя он опубликовал свое заме­чательное открытие (вернее, сразу несколько откры­тий) во втором варианте статьи «Опыт над яблочными семенами»¹⁵. Правда, частично свои мысли о пере­крестном опылении у яблони и разнообразии ее семен­ного потомства как следствии этого явления, а также о роли в нем насекомых Болотов высказывал и раньше.

Собственные сорта яблони

На основе своих замечательных открытий по биоло­гии цветения и оплодотворения у растений Андрей Тимофеевич сумел получить и хорошие практические результаты. Производя систематический посев семян яблони и получая разнообразное потомство, он путем отбора из него лучших форм вывел несколько ориги­нальных сортов яблони.

Таковы Болотовка или Дворяниновка, Андреевка, Ромодановка. Для своего времени они были хорошими сортами, получили распространение и намного пере­жили своего автора, хотя и он, как известно, жил не­мало. Так, ученый секретарь Московского общества сельского хозяйства G. А. Маслов во время своего пу­тешествия по Центральной России в 1858 г., т. е. поч­ти через сто лет после работ А. Т. Болотова, находил в садах его сорта. 

Знакомство с Н. И. Новиковым

В конце 70-х годов издательские связи А. Т. Болото­ва с Ридигером нарушились, поскольку типография Московского университета перешла в ведение Н. И. Но­викова — известного публициста и просветителя XVIII в. Огорчился было Андрей Тимофеевич в связи с этим об­стоятельством: таким полезным казалось ему начало издания журнала для людей, желающих вести сельское хозяйство на научной основе. Однако вскоре выясни­лось, что кажущаяся неприятность обернулась для Бо­лотова весьма благоприятным событием в его жизни.

Осенью 1779 г. при поездке в Москву Андрей Тимо­феевич решил заглянуть в типографию университета, чтобы выяснить обстоятельства, связанные с печата­нием «Детской философии». Тогда и состоялось его пер­вое знакомство с Н. И. Новиковым. Вот как записал об этом событии Болотов: «На утрие, как в четвертый день моего пребывания в Москве, случившийся во второе чис­ло месяца сентября, собрался я наконец съездить в уни­верситетскую типографию, и день сей сделался наидо­стопамятнейшим почти в моей жизни, через основание в оный первого моего знакомства, а потом и самой друж­бы, с новым содержателем типографии, известным и многославным у нас господином Новиковым Николаем Ивановичем. Важный человек сей был до сего времени мне совсем незнаком, и я об нем до того даже не слыхивал. Он же, напротив того, знал меня уже очень коротко, по всем моим экономическим и даже нравственым сочинениям, и имел обо мне и о способностях моих весьма выгодные мысли» ¹⁸.

Л. Л. Блок, как известно, не считал Болотова выдаю­щейся личностью. Одним из оснований для такого за­ключения послужили для него взаимоотношения между Болотовым и Новиковым, в частности приведенный факт неосведомленности Болотова о Новикове до 1779 г. Нам, однако, он кажется вполне объяснимым. У Н. И. Новикова первый период его активной деятель­ности был связан с Петербургом и касался сфер, довольно далеких от интересов Болотова. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Андрей Тимофеевич не знал о нем. Другое дело московский период. Здесь уже инте­ресы обоих просветителей тесно переплелись, да и взгля­ды по многим научным и социальным проблемам совпа­дали. Поэтому уже при первом же личном знакомстве между ними установилась взаимная симпатия, перешед­шая затем в дружбу. Правда, в силу своего политичес­кого консерватизма Болотов уклонился от попыток Но­викова вовлечь его в масонство. И, несмотря на дружбу, при аресте Новикова он опечалился не столько его не­взгодам, сколько возможным своим неприятностям, главным образом материальным. Но все же во все вре­мя знакомства Болотов высоко оценивал значение дея­тельности Новикова для развития русской культуры.

В своем журнале «Современник, или Записки для потомства» Андрей Тимофеевич сделал такую запись: «Состояние, в каком находились у нас около сего време­ни науки, было несравненно лучшее, нежели лет за два­дцать до сего времени. Во все времена правления ны­нешней нашей великой монархини возрастали они с каж­дым годом и приходили в цветущее состояние, и расцве­тание их увеличивалось скорыми шагами. Перейдение типографий из казенных в партикулярные руки, а особ­ливо московской университетской в руки г. Новикова, послужило славною и весьма достопамятною эпохою для нашей литературы; с сего времени она властно как вновь возродилась и со всяким годом стала столь много воз­растать, что через короткое время получила совсем иной вид; и как мало до сего было у нас в России библиотек, так много прибавилось их везде во всех партикулярных домах. Стараниями оного доставлены вдруг не только наилегчайшие способы к чтению, но весьма многим, одаренным склонностью к наукам и способностью к писанию и сочинениям, отворен путь и преподан случай и возможность к оказанию своих возможностей и сил разума, так что через самое то сделались они потом сочинителями и такими автора­ми, которые ныне истинную честь приносят своему отечеству» ⁹.

Эту цитату Н. В. Губерти, опубликовавший запи­си А. Т. Болотова, сопроводил следующим примечани­ем: «Любопытно, что современник Новикова, автор настоящих записок Болотов едва ли не один из пер­вых признает громадную заслугу знаменитого типографа-писателя, оказанную им русской литературе,— заслугу, кажется, не совершенно вполне сознанную и по достоинству оцененную даже и в настоящее вре­мя» ²⁰.

Как известно, Екатерина II, напуганная грозными событиями народного восстания под предводительством Пугачева, значительно поумерила свой либерализм и приняла довольно жесткие меры для уничтожения «крамолы». Под волну этих мер попал и Н. И. Нови­ков, длительное время просидевший в заточении. Лишь смерть Екатерины и приход к власти Павла освободили его из тюрьмы. Болотов откликнулся на это событие следующими словами: «К числу милостей, оказанных государем в первые дни его царство­вания, принадлежало и то, что ему угодно было пове­леть освободить из заточения некоторых именитых особ, имевших несчастье подвергнуть себя гневу по­койной императрицы и претерпевавших до сего от­части заключение, отчасти удаление от двора и рези­денции, а отчасти содержались под арестом. Достопа­мятнейшим из них был известный господин Новиков, содержавший до сего университетскую типографию и прославившийся восстановлением нашей литературы и приведением оной в короткое время в цветущее со­стояние» ²¹.

В разговоре при первом же свидании Новиков предложил Болотову продолжить издание сельскохо­зяйственного журнала в качестве приложения к изда­вавшейся им газете «Московские ведомости». Андрей Тимофеевич с большой охотой откликнулся на это предложение, и, поскольку оба были людьми энергич­ными и не любили откладывать дело в долгий ящик, новый журнал под названием «Экономический мага­зин» начал выходить уже с 1780 г. По сравнению с «Сельским жителем» он выглядел значительно солид­нее. Во-первых, увеличился его объем, журнал стал еженедельным. Во-вторых, статьи публиковались под названиями, страницы журнала имели единую нуме­рацию, что облегчало пользование им. Новиков не вмешивался в литературную часть журнала, целиком доверив ее Болотову, он обеспечивал лишь издатель­скую сторону дела.

 ¹ Болотов А. Т. Жизнь и приключения... Т. 2. Стб. 308.

³         Там же. Т. 3. Стб. 37—38.

⁴         Там же. Стб. 38—39.

¹⁰    Тэер А. Основы рационального сельского хозяйства. 1806. С. 210.

¹¹    Сел. житель. 1778. Ч. 1. Л. 4. С. 13.

¹² Там же. Стб. 764—765.

¹⁹        Библиограф. 1885. № 10. С. 49—50.

²⁰         Там же. С. 51.

²¹         Рус. архив. 1864. Вып. 2. С. 213—214.

• < Назад
• Вперёд >